Ни доброты в ней, ни чуткости, ни тепла, одна только темная, изнуряющая чувственность.
Она стала для него сосредоточием наслаждения. Жажда обладать ее телом была неодолимой, а ласки нужными, как хлеб и вода, как воздух, как наркотик.
В конце лета Галя буднично сообщила, что выходит замуж, но к ним это не имеет ровным счетом никакого отношения, поскольку там один только голый расчет, а здесь большая и трепетная любовь.
И пока ошеломленный Протасов пытался осмыслить полученную информацию, Галя спокойно повествовала, как замечательно они устроятся на фоне ее новой семейной жизни.
Когда она закончила, Протасов, так и не проронивший ни единого слова, ушел и вернулся домой только глубокой ночью. На столе его ждала записка: «Не дури, Володька! Хочу тебя. Галя». Она так и написала: не «люблю», а «хочу».
Сумей он тогда поставить точку, и все давно было бы забыто, вычеркнуто из памяти, как дурной, постыдный сон. Но еще долгих восемь лет Протасов находился во власти этой женщины, пока наконец не стряхнул наваждение.
11
Как-то после ужина Ирина Львовна предложила Симе прогуляться «для моциона», как она сказала. Петр Алексеевич составить компанию категорически отказался: мол, не генеральское это дело — ногами шаркать. Протасова гулять не пригласили.
— А где вы познакомились с Петром Алексеевичем? — полюбопытствовала Сима, которую всегда волновало, как же реализуются эти невероятные случайности, позволяющие людям обрести друг друга.
— О, это совсем не романтическая история, — засмеялась Ирина Львовна. — Я тогда студенткой была. Жила в общежитии. А моя подружка в одного парня влюбилась. Письма ему анонимные писала. И наконец завлекла на нашу вечеринку. Все у нас тогда было в складчину. И мне поручили приготовить горячее блюдо.
— И что вы сделали?
— Перцы нафаршировала. Зашла с кастрюлей в комнату — в фартучке, раскраснелась у плиты, — а все уже за столом сидят. И досталось мне место как раз рядом с тем самым парнем, но я тогда еще ничего не знала.
— Это и был Петр Алексеевич? — догадалась Сима.
— Тогда это был просто Петька, — усмехнулась Ирина Львовна. — А перцы мои удались на славу. И решил он, что я отменная повариха. А поесть-то любит!
— Я заметила, — поддакнула Сима.
— Весь вечер он со мной танцевал. А я тогда совсем другого парня ждала, тот не пришел, и я с досады согласилась встретиться с Петькой на следующий день.
Назначил он мне свидание на Новом Арбате. А холодно было, и ветер по проспекту как в аэродинамической трубе. Он мне говорит: «Прячься за мою широкую спину, я тебя прикрою». И вот иду я за ним и думаю: «Нет, это герой не моего романа». Совсем он мне поначалу не приглянулся. А он спрашивает: «Тепло ли тебе, девица?» «Холодно, — отвечаю, — насквозь продувает». «Неужели, — говорит, — я такой продувной парень?»
В общем, стали мы с ним встречаться. И подружка моя всегда рядом. Очень она старалась меня в его глазах опорочить. Но я уже тогда знала, какую роль невольно сыграла в ее жизни, и не обижалась.
Тем более что Петька внимания не обращал на ее нападки, только посмеивался.
— А зачем же вы терпели ее присутствие? — удивилась Сима.
— Да она мне особенно не мешала. Даже наоборот. Я с ее помощью держала Петра Алексеевича на определенном расстоянии: видела, что он по мне просто с ума сходит, а ответить тем же не могла — не любила, как мне тогда казалось, боялась, что замуж звать станет.
— А он не звал?
— Нет. |