Барон снова махнул рукой, сел в машину, и серые «Жигули» неспешно выехали со двора.

Телефон зазвонил снова. Турецкий машинально снял трубку, поднес к уху.

—        Ну? — Это Грязнов. — С кем ты целый час трепался, нашлась, что ли?

—        С Бароном.

—        Ого... — протянул Грязнов. — Понятно. Тогда сиди, еду к тебе. Ничего до моего приезда не предпринимай, понял?

3

Неприятный разговор состоялся у Арсеньича с Ванюшей Подгорным.

Накануне вечером Наталья прибежала на дачу и нашла Кашина, попросила срочно зайти, Вася приехал, поговорить хочет. Арсеньичу этот разговор был совершенно ни к чему, но он согласился все-таки заглянуть к Наталье, чтобы не обострять отношений.

Кузьмин передал ему просьбу Подгорного. И вот теперь Арсеньич возвращался домой, как он называл дачу в Малаховке, поскольку жил у Никольского практически постоянно. Своя же квартира пустовала уже который год. Ни семьи, ни старых друзей. Да и были то в основном сослуживцы, знакомые и соратники по службе в Афганистане. Многие из них, если не большинство из оставшихся в живых, ушли в охранные службы, прибились к коммерческим структурам, зажили новой жизнью, где главным стало теперь не дружеское участие, а умение делать деньги. Растерялись, разорвались бывшие, казавшиеся крепкими связи.

Об этом и завел сразу речь Подгорный, едва они встретились в холле на Огарева, 6. Завел Ванюша Арсеньича в небольшой кабинетик на первом этаже, который больше напоминал комнату для допросов: стол, два стула, телефон да графин с водой на высоком сейфе — вот и вся казенная обстановка. Не хватало только магнитофона, спрятанного где-нибудь в ящике письменного стола. Впрочем, не исключено, что он уже работал.

Посетовав на то, что добрые старые отношения все чаще вспоминаются лишь на очередных похоронах, Ванюша заметил: пора, мол, и Арсеньичу к берегу прибиваться. Но надежному.

Таким берегом он назвал школу подготовки специалистов. И предложил Арсеньичу подумать о своем месте в ней. С таким опытом и умением цены ему не будет. Материальные всякие штуки — это само собой, не о них речь, главное — моральное, душевное, так сказать, удовлетворение. А охрана бизнесменов — это хоть и прибыльно на первых порах, но ненадежно. Уберут его, что будешь делать?..

Очень неприятным, тяжелым ветром повеяло от этих слов на Кашина.

Он возразил было, что у него пока нет никаких сомнений по поводу своего хозяина. Но внутреннее чувство подсказывало обратное. Законтачил Женя с этими уголовниками и теперь, похоже, увязал в их сетях все больше и глубже. Однако самое горькое, даже трагическое, заключалось в том, что Никольский, похоже, сам не хотел выбираться из этой зависимости. Да скажи он хотя бы единое слово, просто намекни, что надоела ему эта сволочь, и Арсеньич мгновенно ликвидировал бы всю эту уголовщину. Особенно Брагина, который, кажется, пользовался у Никольского особым расположением. Чем это диктовалось. Женя не говорил, но убедительно, а порой жестко просил Арсеньича не вмешиваться. А ведь какой был отличный, умный, деятельный мужик! Талантище! Гигант! Почему же он так легко, будто сплюнув с губы, пошел по криминальному пути следом за Брагиным? Неужели даже кратковременное пребывание в тюрьме может так сломать человека?..

А тут Ванюша еще подлил масла в огонь. Как понял его Кашин, объявил Подгорный беспощадную войну всему ворью в сфере бизнеса и финансов, а также уголовному миру, вернее, пока его жирующей верхушке — авторитетам, устанавливающим свой воровской закон и проникающим во все без исключения области жизни — от высокой политики до школьного воспитания.