Разумеется, Артемов выбрал Сокольники не просто так. Он любил стрелять в местном тире, едва ли не лучшем из открытых тиров Москвы. Катя палила в белый свет как в копеечку и хохотала не умолкая. После этого Артемов спокойно взял десять пулек и все их торжественно всадил в движущиеся мишени.

— О, это серьезно, — уважительно сказала Катя, попросила старичка-тировладельца повесить для нее мишень и пятью пулями выбила тридцать восемь.

— Ничего, — снисходительно сказал Артемов, попросил не снимать листок и всадил следующие пять пуль в дырки от ее попаданий. Ему почудилось в этом что-то фрейдистское. Катя посмотрела на него долгим взглядом и ничего не сказала.

В тот вечер они перешли на ты. В дебрях парка Артемов извлек пневматический пистолет — любимую игрушку, отцовский подарок к дембелю — и, доставая из кармана пульки, стал постреливать по ее заказу в старые плакаты, вышибая буковки. На ее месте, оставшись среди пустого осеннего парка с киллером наедине, Артемов испугался бы, но Катя вела себя с такой уверенностью и свободой, что он влюбился окончательно.

— Честно говоря, — сказала Катя, — на твоем месте я проводила бы с жертвой предварительную беседу. Ты действуешь успокаивающе. У меня сейчас проблемы, а я про них не вспоминаю вот уже три часа.

— Если проблемы серьезные, я помогу, — пожал он плечами.

— За сколько?

— Из любви к искусству.

— Скажи... а как на тебя выходят серьезные заказчики?

— Если я тебе расскажу всю цепочку, ты все равно ничего не поймешь. Слава богу, тебе эти имена ничего не скажут.

— А все-таки?

— Вчера я виделся с Ханом, — скучно перечислил Артемов, с ходу импровизируя убедительные клички. — Хан сказал, что Серого перестал устраивать Тяпа. Я связался с Серым. Серый через Толстого Брата передал мне аванс. Я поехал к Барыбе, но Тяпа почуял и предупредил измайловских, а сам не приехал. Он не знал, что Серый скорешился с измайловскими. Тяпа успокоился и пошел выгуливать Усатого — это терьера его так зовут, Усатый... то есть звали... Ну и всё.

— Что — всё?

— Больше не выгуливает. Слушай, неужели тебе это интереснее, чем про Китай?!

— А ты не знал Солоника? — задумчиво спросила она.

— Я знал Солоника, — лаконично ответил Артемов, лихорадочно придумывая, каков был Солоник в личном общении.

— Он действительно мертв?

— Как пень, — убежденно ответил Артемов. — И поделом.

— Почему? Он дорого брал?

— Он обидел Котика, — сымпровизировал Артемов. — Он очень сильно обидел Котика. Все вышло из-за этого. Я не последний человек в Москве, но и я не стал бы обижать Котика.

Катя усмехнулась.

— Про Котика я наслышана...

«Интересно, откуда, — подумал Артемов, усмехаясь в ответ. — Я выдумал этого Котика две минуты назад».

За время последующих прогулок — всегда долгих, иногда сопровождавшихся чаепитием в скромной артемовской квартире (родители деликатно исчезали в гости) , — Артемов успел рассказать Кате Остапчук несколько кратких, но сочных историй в духе экономических расследований Юлии Латыниной — столь же непонятных и кишащих кликухами. Катю интересовало все: например, ей было очень интересно, как Доренко не боится так ругать Лужкова.

— Смотри, — с нажимом, как непонятливой школьнице, разъяснял Артемов. — Береза проплачивает норильский газ. Так?

— Так, — кивала Катя, хотя о норильском газе слышала впервые.

— А Лебедь в свою очередь проплачивает, чтобы не трогали каспийскую нефть.