— Где вы такой купили, Валечка?

— Сама нашла, и мне его оправили в мельхиор.

— Чудо! Наверно, долго пришлось искать?

— Долго, — призналась мама, — редкий камень потому и редкий, что…

— Ах, ну конечно, я вас отлично понимаю! Скажите, а купить уже готовые кольца с такими камнями здесь можно?

— Сколько хотите! Здесь их в огромном количестве продают местные и приезжие торговцы. Только будьте осторожны: легко наткнуться на подделку.

Официантка Шура, родная сестра тёти Груни, Макаркиной матери, и тёти Паши из тира, принесла на большущем, как боевой щит, подносе тарелки с борщом, поставила перед каждым, погладила мягкой рукой светлые Васины волосы — она любила Васю, — ушла с улыбкой, и все принялись есть.

Если быть совсем точным, принялись есть не все. Вася медленно погрузил в борщ ложку и стал бесшумно передвигать её по дну, вылавливая и отпуская узкие кусочки свёклы, зелёного лука и оранжевые кружки моркови. Ему сейчас совершенно не хотелось есть.

Вася искоса, с некоторым удивлением посматривал, как, пригнувшись к тарелке, Алька быстро отправляет в рот ложку за ложкой, как не на много отстают от него Виктор Михайлович с Верой Аркадьевной и Ромкой, как степенно, со стариковским достоинством ест лысый, печально молчаливый дедушка и шумно хлебает грузная бабка, недовольным, высокомерно тяжёлым лицом похожая на Ромку. А Васе не хотелось есть… Человек не обязан в назначенное время в огромных количествах совать в рот то, что ему предложат. Так ведь? Так. Малоежка он, и всё. Васе было не по себе: как бы мама при всех не стала упрашивать его проглотить хоть пять ложек борща! Сквозь землю можно провалиться от стыда… Как бы папа не начал вздыхать, морщиться и отворачиваться от Васи: он считает, что главная виновница его малоедства мама, донельзя избаловавшая Васю. Однако мама ничего не говорила и не просила. А тем более не просил папа. Наверно, они ещё в поезде и задолго до этого поезда, как не раз догадывался Вася, договорились, как вести себя с ним. Вася был уверен, что у папы с мамой был, к примеру, такой уговор: не упрашивать, не делать замечаний, не хвалить и не ругать, короче, как выражаются взрослые, не воспитывать сына при посторонних и — одновременно. Другое дело — наедине и порознь: вначале один воспитывает, потом, дав ребёнку отдых, подключается другой. Так, на их взгляд, можно.

Алька, мгновенно расправившись с борщом, с нетерпением задвигался на стуле и тут же направил на Васю свои брызжущие весёлостью и энергией глаза.

— Ты чего это?

— Что чего? — поднял золотистые ресницы Вася.

— Больной, что ли? — Алькины губы выразили сочувствие и насмешку. — Чего не лопаешь? Неужели не хочется? Я бы…

Вася опустил глаза и стал усиленно двигать ложкой в борще, будто задался единственной целью протереть дно тарелки.

— Оставь мальчика в покое! — резко оборвала Альку бабка. — Какое твоё дело? Может, у него болит живот или…

— …Или мочка левого уха! — хохотнул Алька. — Ведь я, я…

— Известно всем, кто ты! — откликнулась Тая. — Всякой бочке затычка — вот кто ты!

— Не так грубо, — вздохнув, попросил Алька, — со мной надо бережней обращаться, а то я нежный и могу развалиться на составные части…

— Ты-то? — рассмеялась Тая, и задиристо вспыхнувшие глаза её стали грустными.

Васе стало неловко, что он невольно стал центром внимания за столом. И начал есть. Борщ был вкусным, как и всё остальное, что принесла им тётя Шура. Вася ел и поглядывал не на Альку, а на его упитанного брата: проглотив несколько ложек борща, тот как бы отдыхал и, озираясь по сторонам, смешно надувал щёки.