— Не девочка, — согласилась Юля и нажала на газ, думая о своем.

Я не девочка уже настолько, что у меня нормальная семья, состоявшаяся карьера журналистки, успешный бизнес, недвижимость, две машины. Я не девочка настолько, что пахала с семнадцати лет, параллельно учась в университете, мыла подъезды, когда не было денег, печатала рефераты ленивым студентам, терпела интриги на работе и сама строила козни, давила конкурентов и недругов. Я бегала под пулями вместе с Никиткой, вляпывалась в шпионские скандалы, иногда думая, что меня придушат в темной подворотне. А что делала ты в своей провинции? Ходила на дискотеки до тридцати лет, спихнув дочь на воспитание бабушке, вылетала из всех мест, куда брали на работу, и мечтала, что когда-нибудь станешь великой певицей?

Ей хотелось высказать это Таньке, чтобы сбить этот романтический флер, но пришлось сдержаться, чтобы нарастающее раздражение не выплеснулось в ссору, опасную, как ядерный взрыв. Вместо этого Юля довольно безразлично поинтересовалась:

— Какие у тебя планы? Чем собираешься заниматься?

— Ну… — Таня стушевалась, почесала нос и оптимистично продолжила: — Пока осмотрюсь. У вас же наверняка есть профессиональные студии звукозаписи? А у меня целая куча песен, которые нужно записать и сделать профессиональную аранжировку, с бэк-вокалом. Смотри — вот. Две тетрадки песен!

Две густо исписанные общих тетради, которые Таня торопливо пролистала перед носом сестры, невероятно умилили Юлю, но, с трудом сдерживая смех, она строго сказала:

— Это все, конечно, прекрасно… творчество, песни, две тетрадки, но запись — удовольствие не дешевое.

Таня фыркнула и отмахнулась:

— Да брось. Когда в студии услышат, как я пою, они в обморок упадут от восторга, и бесплатно запишут. А сами отправят продюсеру. Фадееву, например, или Крутому. Мне абы кто не нужен, я буду только с профессионалами работать. А потом, думаю, сняться в кино. Я очень хочу работать с Бондарчуком.

Юля не выдержала и расхохоталась. Скажите, какая цаца! Профессионалов ей подавай!

— А уж Бондарчук-то как хочет, — фыркнула она. — Спит и видит. Все глаза выплакал: где же Таня, где же Таня?.. А чего так мелко? Почему сразу не Спилберг?

Посерьезнев, она добавила:

— Хочешь совет? Бросила бы ты фигней страдать и куда-нибудь на работу пошла.

— Это не фигня! — запальчиво воскликнула Таня. — Это — моя мечта! Тебе не понять, потому что ты — не творческая личность, и не бредишь искусством. А я вот чувствую — это мое! Из меня бы вышла прекрасная певица, а, может, актриса, потому что я сердцем пою, живу и существую. Я — будущее эстрады, а, может, и кино!

— Тебе тридцать три, — холодно ответила Юля, злясь, прежде всего на себя, за то, что затеяла этот разговор. — У тебя нет опыта, образования, зато есть мечта. Похвально, только мечта не прокормит.

— Образование — не главное. Вон люди даже в сорок становятся звездами, потому что появляется шанс! Стас Михайлов, например. Или Лепс.

Объяснять сестре, что она — не Лепс с его луженой глоткой, Юля не стала, вместо этого спросив:

— Тань, кто «Вишневый сад» написал?

— Что?

— Спрашиваю, кто написал «Вишневый сад»?

Таня чувствовала подвох, но, осоловелая после бессонной ночи, никак не могла понять, к чему Юля задает такие странные вопросы, и потому ляпнула наугад.

— Пушкин. А, нет… этот, как его… Гоголь! Правильно?

«Господи, боже мой, — подумала Юля.