- Проходи, Алена, - сказала соседка. - Ты видела, что брюки на коленке разорвала?

    - Видела. Спасибо.

    Я вошла в прихожую, сняла кроссовки. Соседка закрыла за мной дверь. В гостиной включены все плафоны, и было светло, как солнечным днем, хотя за окном стояла темень. Мебель у бабушки еще с восьмидесятых годов прошлого века: полированный сервант, забитый книгами (я читала каждую из них), тахта, которая скрипит, стоит присесть на ее краешек. Стол накрыт вязаной скатертью, а на ней - букетик засохших цветов в керамической вазе. На окне еще цветы. Мир моего детства.

    Когда я жила здесь, то занимала спальню. Но сейчас дверь в нее была закрыта. У двери стояла бабушка, как всегда аккуратно одетая и причесанная. Держа в руке рецепт, она негромко разговаривала с остролицей светловолосой женщиной в синей униформе «Скорой помощи». Женщина рассказывала, как часто надо принимать таблетки, и бросала осторожные взгляды на закрытую дверь.

    Я дождалась, пока она закончит, чтобы обратить на себя внимание бабушки.

    - А вот и моя внученька! - сказала она и поцеловала меня в щеку сухими губами. Ее взгляд сделался строже, когда она оглядела «внученьку» с ног до головы: - Ты где устряпала новые джинсы?

    Я махнула рукой.

    - Что случилось?

    - Говори тише. Что ты раскричалась, как на базаре?

    - Что случилось? - прошептала я.

    - Захожу к ней в комнату, - ответила бабушка, указывая взглядом на закрытую дверь, - а она лежит и не двигается. Тело твердое, как камень. Я уж грешным делом подумала, что умерла. Так перепугалась, что вызвала всех, кто только в голову пришел.

    Я тоже покосилась на дверь. Бабушка продолжала:

    - Но врач говорит, что такой... простите, как вы сказали?

    - Кататонический синдром, - быстро ответила остролицая женщина.

    - Да, он... Характерен для людей, у которых подобное maladie psychique [1] .

    - А сейчас она как? - спросила я у врача.

    - Сейчас нормально. Это был легкий приступ, он прошел... Извините, мне пора. Есть другие вызовы. А ее нужно положить в клинику для обследования.

    Она ушла, деловито топая каблуками по затертому паркету. Мы с бабушкой остались перед дверью в спальню, шепчущиеся, словно два заговорщика.

    - В клинику! - сказала бабушка. - Она думает, будто мы не знаем... Алена, ты случайно не брала мой лак для волос? Никак найти не могу.

    - Я им не пользуюсь. Ба, я заберу маму.

    - Зачем еще? - недовольно ответила mamie [2] .

    Я едва не раскололась, что завтра привезу ей совершенно другую маму. Ту, которую мы обе помним и чьего возвращения так ждем... Только говорить ей это нельзя. Бабушка не только мне не поверит, но еще из дому не выпустит. Слава богу, она никогда не зацикливается на одном вопросе, а задает их россыпью. Словно дробью стреляет - какой-нибудь да попадет в цель.

    - Куда на ночь глядя? Как ты с ней поедешь в метро?

    - Там внизу Лешка на машине. Он довезет.

    Бабушка недовольно покачала головой, но отошла в сторону, освобождая мне дорогу. Оставшись перед дверью в одиночестве, я почувствовала себя неуютно. Словно мне шесть лет, я разбила вазу, в которую полезла за конфетами, и меня ждет серьезный разговор.

    - Веди себя с ней кротко, - наставляла бабушка, оказавшись у меня над ухом, - не перечь ни в чем и не спорь.