Меня так давно не называли миссис Уоллес, что я вздрагиваю от звука собственного имени.

— То есть миссис Марсден, простите меня. У меня к вам есть еще одна просьба: пожалуйста, останьтесь с ними и на этот вечер.

— Конечно же.

Он продолжает:

— А еще я должен написать лорду Шаду… Господи, хоть бы никто из соседей не прознал о побеге Амелии. Ее репутацию еще можно спасти. Но… — Он смотрит на меня, смущенный. — Я сожалею, что мы не можем отправиться в Брайтон прямо сейчас. Простите за задержку.

— Гарри, присядьте. Вам нужно выпить чаю.

Он садится и помешивает ложечкой чай, будто во сне, но, сделав глоток, становится больше похож на себя прежнего. Мне так хочется коснуться его, утешить, но я понимаю, что его официальность, его страсть к порядку — это единственная защита и поддержка, которую он может предложить своей семье в этот час.

— Доктор сказал, что отец вряд ли переживет эту ночь, — говорит он и снова умолкает.

Я поднимаюсь наверх, в спальню, где лежит отец Гарри. Жена и дочь стоят рядом. Только слабое движение его груди свидетельствует о том, что в нем еще теплится жизнь.

Ричард, очень серьезный, как будто за пару часов повзрослевший и переросший неуклюжесть, вместе с Томом приходит проститься с дедом. Оба, и отец и сын, плачут.

Гарри, закончив писать письма, приходит и молча садится возле сестры, обнимает ее за плечи.

Миссис Бишоп держит мужа за руку и говорит о том, как идут сегодня дела в отеле, как кухарка с горя спалила несколько кур и выпила аж кварту портера, о комплиментах, которые делали отелю приезжие, и как те, кто уже останавливался здесь прежде, желали мистеру Бишопу скорейшего выздоровления. Миссис Бишоп говорит, что уверена, что он придет в чувство, и она выходит его, и они поедут в отпуск — отпуск, которого у него никогда не было. Она считает, что морской воздух пойдет ему на пользу. Она прижимает его ладонь к своему лицу и говорит о ярких солнечных бликах на морской глади, о плеске волн и о криках чаек, которые парят над головой.

Постепенно ее голос становится тише, и, по-моему, она говорит о временах их ухаживания, о тех годах, что они прожили вместе, о детях и внуках.

Часы отбивают время, дилижансы прибывают и уезжают, а ночной караульный объявляет, который сейчас час, и сообщает, что в городе все хорошо.

Возможно, да, но только не для семьи Бишоп. Незадолго до рассвета мистер Бишоп умирает.

Я оставляю семейство, чтобы они могли погоревать спокойно, и нахожу слуг гостиницы внизу у лестницы. Они ждут. Многие плачут. Мне нет нужды рассказывать им, что произошло. Они смотрят на нового хозяина — Гарри проследовал вниз за мной.

— Мой отец и ваш хозяин мистер Бишоп умер. — Его голос тих и добр. — Я благодарю вас за заботу и хлопоты. Дилижанс из Норвича приезжает через пятнадцать минут, пожалуйста, убедитесь, что все готово. И будьте добры, принесите миссис Бишоп в гостиную чаю. — Он поворачивается ко мне: — Могу ли попросить вас остаться е моей матерью? Ей нужно поспать. Я распорядился, чтобы для нее подготовили комнату. А Мэри должна вернуться домой к детям.

Я не могу ему отказать. Приходит женщина, которая будет обряжать покойного. Миссис Бишоп спускается вниз. Она пребывает в состоянии сильнейшего нервного возбуждения и никак не может усидеть на месте, а потом начинает плакать. Она говорит нечто бессвязное о покойном муже и том, что теперь ее ждет.

В припадке истерики она хватает меня за руку:

— Вы должны помочь Гарри. Теперь ему понадобится жена. Мы всегда думали, что гостиница перейдет к нему, но не так быстро.