Ей еще оставалось проехать почти пятьдесят миль.

Владелец лошади пытался торговаться. «Разве это не половина удовольствия в продаже?» – спросил он позже своих друзей, покупая по пинте всем находящимся там мужчинам. Сумасшедшая женщина бросила ему золотые соверены и умчалась, будто дьявол гнался за ней по пятам. Верхом! Он не хотел говорить, как много кружев показала она и как неприлично высоко открылась ее ножка в шелковых чулках и ботиночках, слишком тонких даже для того, чтобы ходить в них по полу, не говоря о стремени.

Около семи часов Скарлетт направила хромающую лошадь через мост в Маллингар. В платной конюшне она протянула поводья конюху.

– Лошадь не калека, просто подвернула ногу и очень слаба, – сказала она. – Медленно остуди ее, и она станет такой, как прежде, правда, она никогда не была особенно хорошей. Я подарю ее тебе, если ты продашь мне одну из охотничьих, которых вы держите для офицеров в форте. Не говори мне, что у вас их нет, я охотилась с некоторыми офицерами и знаю, где они берут напрокат лошадей. Поменяешь это седло меньше чем за пять минут и заработаешь лишнюю гинею.

В семь она уже была в пути, впереди ее ожидали двадцать шесть миль, и она знала, где срезать, чтобы выехать на пересеченную дорогу.

Она проехала мимо замка в Триме по дороге в Баллихару в девять часов. Каждый мускул болел, а кости казались расщепленными. Но она была немногим более чем в трех милях от дома, а туманные сумерки нежными и мягкими бликами ложились на ее глаза и кожу. Пошел слабый дождик. Скарлетт наклонилась вперед, похлопала шею лошади.

– Хорошая выгулка, чистка и лучшая горячая смесь для тебя, как там твое имя. Ты брала барьеры, как чемпион. Теперь мы легко доберемся домой, ты заслуживаешь отдыха.

Она полуприкрыла веки и расслабилась. Трудно поверить, что утром она была в Дублине и дважды пересекла Ирландию после завтрака.

«Через Кнайтсбрук есть деревянный мостик. Проехав по нему, я окажусь в Баллихаре. Одна миля до города, полмили по нему до перекрестка, затем вверх по подъезду, и я дома. Пять минут, не больше». Она выпрямилась и, прищелкивая языком, стала понукать лошадь пятками.

Что-то случилось. Впереди Баллихара, а огней в окнах не видно. Обычно к этому времени бары ярко светятся. Скарлетт ударила каблуками своих нежных, изящных, городских ботинок. Она проехала первые пять домов и увидела группу людей на перекрестке перед подъездом к Биг Хаусу. Английские солдаты. Что они делают, находясь в ее городе? Говорила же им раньше, что не хочет их присутствия. Какие докучливые, и именно сегодня ночью, когда она почти падает от усталости. Конечно, поэтому и закрыты окна, англичанам не нальют и пинты. Избавиться от них, и все вернется к прежнему порядку. Жаль, что я выгляжу такой растрепанной. Как приказывать людям, когда нижняя одежда торчит со всех сторон. Лучше пойду пешком. По крайней мере, юбки не будут задираться до колен.

Она натянула поводья. Трудно было не застонать, когда она заносила ногу, ссаживаясь с лошади. Она увидела солдата, нет, офицера, направляющегося к ней от группы на перекрестке. Что ж, хорошо! Надо сказать ему все, что думаешь, она как раз в таком настроении. Его люди в городе, на ее пути, не пускают ее домой.

Он остановился перед почтой. Он мог бы, по крайней мере, подойти к ней, показав свои манеры. Скарлетт устало пошла вниз по главной улице.

– Ты там, с лошадью. Стой, или я стреляю.

Скарлетт быстро остановилась. Не из-за команды офицера, а из-за его голоса. Она узнала его. Боже всевышний, это был единственный голос в мире, который она надеялась больше не слышать в своей жизни. Она, наверное, ошиблась, она так устала, поэтому выдумывает, изобретает кошмары.

– Ни у кого не будет никаких неприятностей, если вы вышлете священника Колума О'Хару.