Короткий выдох — и пламя гибнет. Комнату окутывает ласковая уютная темнота, даже ветер за окном воет не так остервенело, словно успокоился, убаюканный тихой сказкой. Женщина смотрит в окно. Туда, где далеко-далеко спит окоченевший Город.

* * *

В сером-сером Городе, на черной-черной Линии стоит старый-старый особняк. Есть в нем темная-темная комната, на стене которой висит Зеркало, нижним краем касающееся пола. Спиной к Зеркалу стоит мужчина. В волосах его седина, а в глазах — гремучая смесь холодной уверенности и бесшабашного веселья.

И скорчившийся под секущими струями Город вздрагивает и просыпается, когда тишину тесного кабинета нарушает человеческий голос:

—   Вот это поворот!

Андрей Гребенщиков, Ольга Швецова

ЦВЕТОЧЕК ДЛЯ АЛЁНУШКИ

—   Сказку!

Конечно же... Освещение не погасили, вечер только начинался, но для дочки уже заканчивался, и девочка вовсю пользовалась тем, что можно еще немного не спать. Утром свет станет досадной помехой, но сейчас малышка не задумывается об этом. Растет настоящий совенок. Впрочем, поздние проводы папы на работу правильному режиму дня никак не способствуют.

Курточка у Алёнки была совсем новой, отец баловал дочурку. А красивые манжеты, которые сейчас к ней прилаживались, служили не украшением — необходимостью: девочка подрастает, рукава становятся коротковаты. Пока можно что-то сделать... Только бы Максим не понял этого и не отправился на поиски новых вещей для своей девочки. Только бы снова не уходил.

—   Сказку! — Ручки, уже не такие пухленькие, похожие на взрослые — папины пальчики, — вытянуты поверх одеяла, ножки нетерпеливо ерзают под теплым синтепоном.

—   Жила-была тетя-коза, и было у нее семеро деток. Она очень любила своих козлят и очень боялась оставлять дома одних. А ей приходилось ходить на базар, ходить далеко, а жили они в лесу...

—   Мам... — маленькая Лена насупилась. — А можно другую сказку?

—   Да, другую можно? — поддержал вернувшийся в палатку Максим. — Сталкеру про волка-то слышать привычно. А вот козлят боюсь даже повстречать.

—   Ты сегодня никуда не пойдешь? — Взгляд светился надеждой. Ведь мужу предстояла не прогулка на базар через дремучий лес, а кое-что похуже. Но напрасно.

—   Вот вернулся Алёну спать уложить. Время еще есть. Поэтому не пугай меня волками, хочу послушать что-нибудь хорошее. — Максим склонился к ее уху, добавил с улыбкой: — Если расскажу я, Алёнушка не скоро уснет. Я ведь и тебе рассказал когда-то...

* * *

Я не боюсь поверхности. Не потому что сильно смелый или безумный — каждый, избравший источником своего пропитания ремесло сталкера, безумен по определению. Со смелостью сложнее, среди нас хватает трусов, но, выходя наверх, ты оставляешь инстинкт самосохранения в относительно безопасном метро. С собой же на охоту берешь только инстинкт выживания, ведь под солнцем нынче обитают исключительно хищники. Летающие, прыгающие, ползающие, бегающие. Ходячие... не самые опасные и многочисленные, возможно даже не самые умные, однако... Эта земля была наша, мы в своем праве — праве человека.

Потому я не боюсь. Я ненавижу. Ненавижу изуродованных мутацией зверей, посягнувших на наше священное первородное право, ненавижу радиацию, заставляющую нас прятаться в норах, ненавижу умирание и запустение, поселившихся здесь вместо нас.