Пламя между тем разрасталось, смола, которой были промазаны щели амбара, начала плавиться и медленно стекать вниз по стене.

— Там есть колодец! — неожиданно вскричал Дикки. — Вон, посмотри, в углу двора. А рядом с ним пара ведер.

Освальд все понял. Без промедления устремившись к колодцу, он принялся черпать воду и поднимать ее наверх, а Дикки носил полные ведра и выплескивал их на раскаленную стену амбара. Вода шипела и мгновенно превращалась в пар, но какая-то польза от нашей работы все же была. Во всяком случае амбар пока не загорался. Мы про очереди вращали колодезный ворот и бегали с ведрами. Руки немели от усталости, рядом с огнем было нестерпимо жарко — одним словом, занятие это оказалось не из приятных. Вдруг мы услышали где-то поблизости странный пронзительный звук, нечто вроде сдавленного вопля, и, оглянувшись, заметили потную краснолицую женщину, неуклюже перелезающую через ограду фермы.

— Здравствуйте! — сказал Освальд.

— Ох! — тяжело выдохнула женщина. — Так это горит не дом? Ну и дела! Слава Богу, что горит не дом. А я-то уж было подумала, что это горит дом.

— Всему свое время, — сказал Освальд. — Пока вы тут причитаете, загорится и дом.

— Ох, бедная Лили! — сказала женщина. — Она там, в доме, лежит на кровати, а дом скоро загорится. Проклятый ветер дует как раз в его сторону. Однако, где же Ханисетт?

— Кроме нас здесь никого нет. Дом заперт на ключ, — сказали мы.

— Да, я знаю, все из-за этих бродяг. Ключ у Ханисетта. Я не собиралась приходить раньше обеда. А она лежит больная в кровати, спит себе преспокойно и ведать не ведает, что очень скоро сгорит.

— Мы должны ее оттуда вытащить, — сказал Освальд.

Но женщина, похоже, пропустила его слова мимо ушей. Она не двинулась с места и только и делала что повторяла: «Где же Ханисетт? Ах, чтоб его! Куда подевался этот Ханисетт?»

Освальд понял, что ему придется брать командование на себя, — он уже был готов к подобному повороту событий и, не тратя времени на оценку ситуации, сразу приступил к решительным действиям. Со словами «За мной!» он поднял с земли камень и разбил им кухонное окно. Затем, просунув руку в отверстие, он открыл задвижку, распахнул окно и залез внутрь дома. Задняя дверь оказалась запертой на ключ, но зато переднюю держал только один засов. Однако отодвинуть его Освальду не удалось — судя по всему, засов был недавно покрашен и задвинут в паз еще до того, как краска высохла. Теперь он сидел мертво.

Освальд вернулся на кухню, высунулся из окна и крикнул, обращаясь к остальным:

— Обойдите вокруг дома и толкните переднюю дверь. Навалитесь на нее изо всех сил!

Голос его звучал твердо и повелительно — таким голосам невозможно не подчиниться. Дикки и местная женщина подчинились; однако позднее Дикки рассказывал, что женщина наваливалась на дверь отнюдь не изо всех сил. Точнее говоря, она не наваливалась на нее вовсе до тех пор, пока Дикки не соорудил из нее нечто вроде живого тарана и не ударил им в дверь после чего засов легко открылся.

Вслед за женщиной мы поднялись по лестнице и вошли в спальню, где обнаружили еще одну женщину, которая сидела в постели, выпучив глаза и трясясь мелкой дрожью.

— Ах, это ты, Элиза, — произнесла она и расслабленно откинулась на подушки, — а я было подумала, что в дом залезли бродяги.

Вместо того, чтобы тактично подготовить больную к неприятному известию — как, несомненно, поступили бы мы с Дикки, даже будучи в сильной спешке, — Элиза брякнула напрямик:

— Будь довольна, Лили, что не сгорела еще со всеми потрохами и кроватью впридачу!

С этими словами она завернула бедную женщину в одеяло и подняла ее за плечи, а нам сказала держать ее за ноги.