Первую атаку Скиф отбил, но радоваться было рано. Со стороны кишлака к месту боя бежало еще несколько десятков моджахедов. Поняв, что справиться с ними ему не под силу, он рассовал оставшиеся гранаты по карманам, заткнул за пояс несколько рожков с патронами и начал, как обезьяна, перебираться через пропасть по перекинутой веревке.

Когда душманы взобрались на площадку, уверенные, что шурави там, Скиф, отделенный от них пропастью, затаившись между валунами, следил за дальнейшим развитием событий.

Моджахеды, покричав, чтобы шурави сдавался, а не то они откроют огонь, все же не стали стрелять, а осторожно подкрались к вертолету. Один из них рванул дверь кабины. Сработала растяжка. Взрыв гранат и бака с горючим разметал окруживших вертолет душманов. Убитые остались лежать на земле. Живые, дождавшись, пока обломки упадут на землю, а дым немного рассеется, осторожно поднялись и придвинулись к краю площадки. Кто-то заметил натянутую над пропастью веревку и подозвал других. Стоя на краю бездны, они представляли собой удобную мишень, и Скиф дал длинную автоматную очередь.

Моджахеды ответили ураганным огнем. Капитан затаился и огляделся вокруг. Спасительная гряда, на которую он перебрался, могла превратиться в ловушку: из-за града пуль он не мог и шагу ступить.

Скиф выждал момент и снайперским выстрелом из автомата перебил веревку, закрепленную на камне. Вытянув ее из пропасти, он перебросил свободный конец через узкую гряду, на которой сидел. Он решил спуститься на видневшийся внизу карниз. Карниз вел к хребту, по которому можно было пробраться к кишлаку Хабибуллы.

Но душманы разгадали его маневр и, как только он стал спускаться по веревке к карнизу, открыли прицельный огонь по стволу арчи с намерением перебить веревку. Скиф подумал, что на их месте он действовал бы точно так же, а потому постарался нащупать точку опоры на склоне. Это ему удалось — сказалась богатая альпинистская практика. Через какое-то время он почувствовал, как веревка сначала резко ослабла, а затем вместе с куском ствола арчи полетела мимо него в пропасть. Чтобы обмануть преследователей, Скиф издал короткий душераздирающий вопль.

Несколько метров до карниза Скиф преодолел без особого труда. Затем, ступая шаг за шагом, он осторожно двинулся вперед, прижимаясь к скале.

Он успел выйти по карнизу на хребет за несколько минут до темноты. Солнце будто провалилось за горы. Найдя укромное место посреди скал, Скиф с удовольствием лег, распрямив усталое тело. Хотел было подумать об Ольге, но тут же уснул.

Он сидел на площади незнакомого города. Ярко светило солнце, и его томила жажда. Поднявшись, Скиф отправился на поиски воды и долго шел по узким улочкам, вдоль глинобитных стен, за которыми спрятались тоже глинобитные домишки.

Нечто странное чувствовалось в этом городе. Он был пуст. Скифа не удивила бы обычная безлюдность восточного города, когда все сидят за высокими дувалами, не высовываясь без нужды на улицу. Пустынность улиц ранним утром, когда жители обычно торопятся на работу или на базар, наводила на тревожные мысли. Тщетно искал Скиф какие-нибудь признаки жизни. Ни пение птиц, ни шелест листвы деревьев не нарушали гнетущей тишины. Он миновал чайхану. Казалось, что посетители покинули ее за мгновение до этого: на скамьях лежали подстилки, на столах в больших блюдах дымился плов с каурмой и жирной бараниной, в стаканах-армудах исходил парком крепкий черный байховый чай, и стаканы словно еще хранили тепло человеческих губ и рук.

Зайдя в кофейню, Скиф увидел на коврах пиалы, наполненные ароматным крепким кофе. Легкое облачко опийного дыма еще витало в воздухе. Скиф взял пиалу с кофе, чтобы утолить жажду и взбодриться, но вся жидкость из нее внезапно исчезла.

Улица привела его к базару. Здесь тоже не было ни души. На прилавках лежали оставленные продавцами фрукты, орехи, зелень, в мясной лавке висело мясо, в рыбной серебрилась в лотках форель… В других рядах возвышались рулоны дорогих восточных тканей — парчи, бархата, шелков.