Он ведь по большому счёту монахов не любил. Авторитет церкви признавал, а монахов не любил. Поступок этот явился своего рода… как бы сказать получше? шуткой или иронией по отношению к монахам, понимаете?
— Честно скажу, шутку с заменой бриллиантов стразами «Уложение о наказаниях» квалифицирует как мошенничество, — мрачно отозвался товарищ прокурора. — Ну да о юридической квалификации мы поговорим чуть позже. Что же произошло далее?
— Я волю хозяина в точности исполнил. Икона сейчас у ювелира в работе. Знаете, на Большой Морской, в доме тридцать девять живёт, Берхман? Он там мастерскую и салон держит.
— Икона там? — уточнил следователь.
— Именно там.
Иван Андреевич тут же вытащил из своего портфеля бланк с угловой печатью прокуратуры Санкт-Петербургского окружного суда и принялся его заполнять. Насколько мог видеть Агафон Иванов, притулившийся на скамье у стены, следователь оформлял постановление об изъятии иконы и приобщении её к делу в качестве улики.
— Что же вы её не выдали при первом обыске? — спросил следователь, оторвавшись на миг от своего занятия. — Вам зачитывали обыскной ордер? Там ведь русским языком было указано, что именно у вас ищут! Черным по белому написано: «Предлагается добровольно выдать нижепоименованные вещи», среди которых значилась и эта икона.
— Не сомневайтесь, икона была бы возвращена на место. Последнюю волю Николая Назаровича я бы исполнил безоговорочно.
— В самом деле? Вы, никак, предлагаете мне поверить вам на слово? Ну, хорошо, а где сейчас находятся бриллианты? Они ведь уже извлечены из оклада, правильно я понимаю?
— Бриллианты… — Селивёрстов запнулся. — Я их уже продал… одному знакомому.
И, словно спохватившись, поспешил добавить:
— Потому как Николай Назарович велел их в деньги обратить. Говорит, деньги — они всякому человеку службу сослужить могут, на доброе дело пойти. А деньги я собирался как раз на днях отвезти Василию Александровичу, то бишь племяннику хозяина, так сказать, вернуть.
— Гм, интересно вас слушать, Яков Данилович, вы вроде бы взрослый человек, а всё у вас как-то по-детски звучит: «собирался, не успел», «Николай Назарович сам приказал»… — это всё пока одни слова! Николай Назарович уже никак ваши слова подтвердить не сможет… А то, что вы что-то там «собирались»… — так это к делу не пристегнешь. Вы уверяете меня, что «так» собирались поступить, а я подозреваю, что «эдак» — и кто же из нас прав? Пока же я усматриваю в ваших действиях факт присвоения имущества покойника. Что-нибудь можете возразить мне по существу?
— Вы на меня наговариваете!
— В самом деле? Хорошо, а есть ли у вас свидетели факта передачи вам покойным ценностей и денег?
Селиванов отрицательно качнул головой; на следователя он смотрел затравленно и недружелюбно.
— Вот видите, свидетелей нет, — продолжил Отлогин. — А кому продали бриллианты?
— А на что вам знать?
— А давайте, Яков Данилович, я не буду вам сие объяснять. Объяснения здесь даёте вы!
— Извините…
— Так я жду от вас фамилию покупателя, — напомнил следователь.
— Тетерин Дмитрий Апполинарьевич.
— А кто он такой? Купец или как? Знакомец ваш или…
— Дмитрий Апполинарьевич компаньон купца Яковлева.
— Которого Яковлева? Их несколько…
— Прокла Кузьмича.
— А-а, — следователь понимающе кивнул. |