У меня, как и других, за эти десять лет произошли большие перемены. Я вылечил свой насморк и теперь никогда не болею ОРЗ. Моя дочь Маша уехала вместе с мамой в Калифорнию. Там, утверждают, хорошие климатические условия для тепличных детских легких. Сырая, как картофель, Москва была не для моей дочери, и я доволен, что она покинула родину. Здесь бы девочка умерла, а там живет, растет под пластиковыми кипарисами и присылает цветные фото. Не так часто, как хотелось, но три картинки у меня имеются. На последней Марии уже шестнадцать. У неё счастливая улыбка и, если бы я не знал, что это моя дочь, не узнал — у нас так не улыбаются, будто щелкунчики. Ее мама удачно вышла замуж за американского бизнесмена J.Berrimor, и теперь за будущее дочери могу не переживать. И спокойно заниматься своими делами.

Одно из таких делишек заставило меня ехать в приморский курортный городок. Разумеется, после конфиденциальной встречи с заинтересованной в этой поездке стороной.

Встреча состоялась в сельской васильковой российской глубинке. Я и заказчик Старков погуляли по картофельному полю, изображая охотников за дичью, поговорили и после этого я отправился в командировку неопределенную по срокам.

И теперь, лежа на верхней полке скорого, я глазел на полуденные кружащиеся степи, и думал о чем-то своем.

Я любил служить. Потом наступили новые времена, когда надо было прислуживать. Покойный Нач надеялся на перемены и даже пытался ускорить их. Он был верный присяге служака, идеалист старой закваски и у него были свои убеждения. Он надеялся изменить мир. В какой-то сложный переломный момент нашей истории ему показалось: этого невозможно сделать, и он застрелился. Генерал-лейтенант поспешил, не подозревая, что под надежным, как казалось, и вечным фундаментом здания СССР происходят тектонические разрушительные процессы. И через несколько лет пустого демократического словоблудия и всеобщего хмельного угара от якобы свободы наступило, как это часто случается, горькое естественное похмелье: крепкий, на первый взгляд, дом рухнул в одночасье, под обломками которого, собственно, все мы и находимся.

Я ушел из Конторы, убедившись, что не имеет смысла работать на власть. Какой резон служить тому, кто постоянно предает. Многие из нас ушли в охранные структуры, многие подались в коммерцию, а некоторые, как я, ушли… в охотники.

Разговор не о тех, кто бродит по родным буеракам и своим проспиртованным дыханием портит окружающую среду. Разговор не о тех, кто напрасными выстрелами пугает зверье. Разговор о нас — охотниках на людей.

Mаnhanter, если давать буквальный перевод с популярного языка: охотники на людей (во множественном числе).

Menhanter — охотник на людей, коим я и являюсь, Александр Стахов. Алекс — для товарищей, Стах — для врагов.

Первых у меня мало, но они есть: выполняют ту же сложную ассенизаторскую работу. Вторых чуть поболее, их очень много, если быть откровенным. Безработица нам, охотникам за скальпами, не угрожает.

Мы — профессионалы, опыт и прежние связи помогают нам решать возникающие проблемы. В большинстве случаях к нам обращаются частные, скажем так, лица, способные оплатить наш ударно-радикальный труд. А поскольку цены на рынке подобных услуг умопомрачительные, то к нам адресуются только в крайних случаях. И по надежным рекомендациям.

Найти человека по заказу не так сложно, как кажется дилетантам. Существует проверенная годами схема поиска биологического объекта. Вопрос в другом — зачем находить? И тут возникают проблемы. Mеnhanter должен быть убежден, что тот, кого он явит заказчику, не будет легко устранен с помощью пеньковой веревки или пластита, или пули.