«Сейчас начнется», — подумала та, внутренне собираясь, словно перед прыжком в холодную воду, прикидывая, как получше наврать по поводу своего двухдневного прогула. Но Ирка повела себя неожиданно. Она ни словом не обмолвилась об Алькиных прегрешениях, только коротко поинтересовалась:

— Партию смотрела? Соло выходит?

Алька растерянно наклонила голову.

— Сейчас будет прогон, я послушаю, — сказала Ирка и куда-то исчезла.

В артистическую заглянул Горгадзе, сделал пригласительный жест рукой. Оркестранты потянулись на сцену, переговариваясь и пересмеиваясь. В пустом зале сидели несколько облаченных в костюмы мужчин и две полные пожилые женщины, одетые подчеркнуто строго и просто, но с бриллиантами в ушах и на шее.

— Спонсоры, — шепнула Ленка.

— Откуда такие?

— Французы. Тебя вчера не было, а Горгадзе что-то вроде собрания устроил. Старые спонсоры выдохлись — им оркестр вроде как и ни к чему. Крет это в секрете держал, всем и невдомек было. А Горгадзе новых нашел, у него с ними по Парижу связь осталась. Пугал вчера: мол, если что, останемся на бобах и разлетится весь наш хваленый коллектив, к чертовой матери.

— Господи! — Алька поежилась. — Что ж он раньше молчал, партизан?

— Не дрейфь, — успокоила Ленка. — Сыграем.

Горгадзе, прямой и напряженный, как натянутая струна, стал за дирижерский пульт. Алька сделала глубокий вдох и кинула последний мгновенный взгляд на духовиков. Васьки так и не было. «К концерту придет», — успокоила себя она и взмахнула смычком. Оркестр играл слаженно и точно, пожалуй, лучше, чем при Кретове, несмотря на то что Горгадзе почти не повышал голос. Сказывались многочасовые, кропотливые групповые репетиции. Отыграли виолончели, кларнетист блестяще сыграл свою каденцию. Секунду на сцене стояла мертвая тишина, затем Горгадзе показал ауфтакт солирующему скрипичному квартету. Ирка и Владик вступили одновременно, затем к ним присоединила свои тягучие басы Ленка. Алька уверенно варьировала мелодию первого пульта, с облегчением и радостью слыша, как легко и красиво поет инструмент. Пролетело место на спикатто, рельефно оттеняя глубокую, напевную тему. Ленка взяла последний, густой бас и на полную мощь врубился весь оркестр тутти. «Красивое все же произведение», — удовлетворенно подумала Алька. Они совсем мало репетировали именно эту одночастную симфонию, написанную молодым и очень одаренным российским композитором, но сейчас она звучала здорово, являясь козырной картой всего концерта, необычная по форме, страстно-героическая по содержанию, дающая возможность продемонстрировать себя почти всем оркестровым группам. А ведь когда месяц назад Горгадзе раздал им ноты, все плевались: мы, дескать, такого никогда не играли и играть не будем.

Оркестр закончил на бравурной высокой ноте. Горгадзе вытер платком взмокший лоб, довольный, обернулся к немногочисленным слушателям. Женщины в бриллиантах зааплодировали, одна из них послала дирижеру воздушный поцелуй.

— Шарман, — проговорил моложавый мужчина с бакенбардами, сидевший рядом с толстухой.

— Я рад, что вам понравилось, — с достоинством сказал Горгадзе по-русски, и другой мужчина, средних лет, светловолосый, с чуть асимметричным лицом, быстро заговорил на ухо толстухе.

— Кто они? — шепотом спросила Алька у Ленки.

— Кажется, президенты какого-то фонда международной поддержки одаренной молодежи.