— Ну и сиди, — зло шептала Алька, стремительно пересекая двор. — Сиди, сиди! Мечтай о своей шлюхе Верке, фотографию ее себе в камере повесь! Больно ты мне нужен, придурок несчастный! А я за Ваську замуж выйду! Да, выйду! — На футляр капнула слеза, Алька сердито провела рукавом по лицу, прибавила еще шагу. — И будешь жалеть. Ох, как жалеть будешь, козел, болван, кто ты там еще… — Она остановилась как вкопанная. По другой стороне улицы навстречу Альке шла Рыбакова. Она была одна, без Дениса, все в том же длинном черном пальто.

Алька резко развернулась и рванула в противоположную сторону, надеясь, что Рыбакова не узнает ее со спины, войдет во двор СИЗО, а она, Алька, не замеченная ею, вернется назад. Но не тут-то было. Тотчас за спиной у нее раздался негромкий голос:

— Аля!

Она обернулась, не зная, куда деваться, медленно перешла улицу, остановилась, дожидаясь, пока Валеркина мать приблизится.

— Ты что здесь делала? — слегка удивленно спросила та, поравнявшись с ней. — Передать что-нибудь хотела?

Алька угрюмо кивнула.

— Так у тебя же не возьмут. Позвонила бы или занесла мне. Я как раз передачу несу.

Алька мялась с ноги на ногу, не зная, что сказать.

— Ты с инструментом? — не то спросила, не то констатировала женщина.

— У нас концерт сегодня, через три часа. — Алька обрадовалась, что появился предлог улизнуть.

— Ну иди тогда. Что передать-то хотела? Давай мне. Записку?

— Нет, не надо. Я передумала. — Оттого что ее застали врасплох, голос Альки прозвучал резко и даже грубо. Рыбакова снова бросила на нее удивленный взгляд. Альке стало стыдно. Сама навязалась. Мать-то его ничем не виновата, она и не догадывается ни о чем. — Как решилось с Дениской? — спросила она, чтобы загладить неловкость.

— Плохо. На следующей неделе его заберут. Я только-только из опекунского совета иду. Ничего там слушать не стали, говорят: есть живая мать, родительских прав не лишена, хочет она, — значит, ребенок будет жить с ней. Он у нас, то есть у Валеры, остался по их с Верой взаимному согласию. А теперь какое согласие?

— Вы Валере теперь напишете? — расстроенно пролепетала Алька.

— Теперь уж напишу. Что же делать?

Алька всмотрелась в лицо Рыбаковой, ожидая увидеть слезы, но глаза той были абсолютно сухи. И голос, как всегда, был тихим, но ровным и спокойным.

«Какая-то бесчувственная она», — поразилась Алька, представляя, как бы повела себя она сама в такой ситуации. Наверное, скандалила бы, плакала, угрожала… А впрочем, откуда ей знать, каково это? Ведь у нее нет ребенка.

Она отступила на шаг назад:

— Я пойду. Вы не обижайтесь на меня.

— Я и не обижаюсь.

— Я… игрушку Денису… давно еще купила, все никак не передам. Потом как-нибудь… Хорошо?

— Хорошо, только ты чего так кричишь? — Рыбакова тихонько дотронулась Альке до плеча, и та сразу заметила, как дрожит ее рука — не просто дрожит, ходуном ходит. Ах, дура она, дура!

— Я ничего, — проговорила она осевшим голосом. — Я потом вам объясню. Честное слово! — Алька повернулась и, не оглядываясь, побежала вперед по улице.

34

Алька молча, ни на кого не глядя, проскочила в артистическую. Народу собралось немного, до официальной явки оставалось чуть меньше часа. Она натянула черное платье, с удивлением обнаружив, что оно странно висит на животе.