– Конечно можно. Не знаю, известно ли вам, что получить место в оркестре возможно, только пройдя прослушивание. Конечно, анкета тоже учитывается, и нужно выдержать вступительные испытания, но самое важное – это покорить конкурсную комиссию, которая тебя оценивает.

– И вам не удалось покорить сеньора Льедо? – спросил Пердомо, готовясь откусить изрядную часть своего сэндвича.

– Когда стало известно о вакансии, нас, тромбонистов, явилось пятнадцать человек. Я была единственной женщиной. Уже много лет, чтобы избежать дискриминации по половому признаку, прослушивание проводится за занавесом, и все претенденты идут под мужской фамилией. Вот и я проходила испытание как сеньор Кальдерон.

– И вы должны были выступить в мужской одежде?

Элена улыбнулась при мысли о такой возможности и на несколько секунд, казалось, потеряла нить разговора. Потом сказала:

– Только этого мне не хватало – играть с наклеенной бородой.

– Вы волновались?

– Я никогда не волнуюсь, – объявила она очень уверенно. – Не думайте, я вовсе не хвастаюсь, а рассказываю все как есть. Многие из моих коллег в оркестре вынуждены принимать успокоительное, чтобы не нервничать во время соло. Я с малых лет обладаю редкой способностью сохранять хладнокровие в моменты наибольшего напряжения и потому могу наслаждаться во время концертов.

– При таком хладнокровии вы могли бы стать удачливой убийцей, – шутливо заметил полицейский.

– Да, наверное.

– Что произошло на прослушивании?

– Прослушивание делилось на три части. В первой нужно было играть обязательную вещь. Я исполнила концерт Анри Томази.

– Никогда не слышал такого имени. Конечно, мои познания в классической музыке ограничиваются Пятой симфонией Бетховена и тем, что звучит в фильмах: «Апокалипсис сегодня»…

– Это «Полет валькирий» Вагнера.

– «Эскалибур»…

– «Кармина Бурана» Карла Орфа.

– И в рекламе меда «Гранха Сан‑Франсиско».

– «Менуэт» Боккерини, – торжественно объявила Элена, словно была участницей телевизионной викторины и сумела ответить на все вопросы. – Не переживайте, даже будь вы настоящим любителем классической музыки, вы бы не знали, кто такой Томази, потому что его произведения исполняются редко. И это жаль, потому что его музыка прекрасна. Очень лиричная, очень мелодичная, причем в ней намешано множество стилей, я ее зову гибридной музыкой.

– В какой стране он живет?

– Теперь уже ни в какой. Он умер в тысяча девятьсот семьдесят первом году. Родился в Марселе, но его родители были корсиканцы. Я сыграла его концерт замечательно, потому что он меня завораживает; я думаю, это одна из лучших пьес репертуара.

– Жаль, что я не был там и не слышал вас.

– Мне дали играть самое трудное: начало, анданте и скерцо, которое начинается очень сложной частью, в джазовом ключе, в ней есть даже цитаты из одной из песен Томми Дорси. Это было обязательное произведение. Потом я должна была играть оркестровый репертуар: Третью симфонию Малера, «Чудесную трубу» из Реквиема Моцарта, «Тиля Уленшпигеля» Штрауса… всего восемь фрагментов. И наконец, две вещи по собственному выбору. Тут я разошлась, – сказала тромбонистка и рассмеялась, став, по мнению Пердомо, еще очаровательней. – Я взяла концертино Фердинанда Давида и каватину Сен‑Санса. Я так сыграла концертино, что Льедо по другую сторону занавеса не захотел слушать дальше и объявил прослушивание законченным, воскликнув: «Вот это мой парень!»

– Он так и сказал? «Вот это мой парень»?

– Слово в слово.