— Это что — как у мистиков? Так получается? — перебила Лукреция. — Но Фончито никогда не отличался особой религиозностью. Я бы сказала, как раз наоборот.

— Я бы и хотел выражаться конкретнее, но не могу, — еще раз повторил падре О’Донован, словно признавая свое поражение. — То, что происходит с этим мальчуганом, не имеет рационального объяснения. Нам, Ушастик, не дано знать всего, что находится в нас самих. Любое человеческое существо, каждый из нас — это бездны, населенные тенями. Некоторые мужчины, некоторые женщины обладают тонкой чувствительностью, воспринимают и ощущают такое, что для нас остается незамеченным. Может ли это быть только плодом воображения? Ну да, Ригоберто, возможно. Но это может быть и чем-то иным, чему я не отваживаюсь подобрать название. Твой сын переживает этот опыт настолько активно, настолько по-своему, что я отказываюсь верить в чистую игру воображения.

Ригоберто услышал в словах Пепина растерянность и явную симпатию к мальчику. Священник замолчал и перевел взгляд на тарелку с рыбой и вареным рисом. Ни Лукреция, ни Ригоберто до сих пор не проглотили ни кусочка.

— Мне очень жаль, что я не слишком-то вам пригодился, — сокрушенно добавил отец О’Донован. — Вместо того чтобы помочь вам разобраться в этой головоломке, я и сам в ней запутался.

Падре О’Донован выдержал долгую паузу, переводя печальный взгляд с Ригоберто на Лукрецию.

— Скажу без преувеличения: это первый раз в моей жизни, когда я сталкиваюсь с чем-то, к чему совсем не готов, — тихо и серьезно признался гость. — С чем-то, что для меня не имеет рационального объяснения. Я уже говорил: не исключено, что мальчуган обладает исключительными способностями к притворству и заставил меня поверить в чудовищную небылицу. И это возможно. Я много думал о таком варианте. Но нет, я все-таки не верю. Мне Фончито кажется абсолютно искренним.

— Ты вовсе нас не успокоил известием, что наш сын наладил регулярные контакты с потусторонним миром, — пожал плечами Ригоберто. — Что Фончито у нас теперь вроде Лурдской Пастушки. Она ведь была пастушкой, точно?

— Ты будешь смеяться, вы оба будете смеяться. — Падре О’Донован крутил вилку, не атакуя своего горбыля на тарелке. — Но все это время я думал о вашем сыне. Среди всех людей, которых я повидал на своем веку (а повидал я немало), Фончито, по-моему, стоит ближе всего к тому, что мы, верующие, называем «чистое создание». И не только из-за того, как он выглядит.

— Теперь в тебе заговорил священник, Пепин, — негодовал Ригоберто. — Ты намекаешь, что мой сын оказался ангелом?

— Ангелом, только без крылышек, — громко и весело рассмеялась Лукреция; в глазах ее мерцал лукавый огонек.

— Говорю вам и повторяю еще один раз, пусть вам и смешно меня слушать. — Падре О’Донован тоже рассмеялся. — Да, Ушастик, да, Лукреция, именно так. И можете смеяться сколько угодно. Ангелочек — почему бы и нет?

XI

Когда сержант Литума и капитан Сильва перешли на тот берег, в Кастилью, и добрались до домика Мабель, пот лил с обоих в три ручья. Солнце долбило немилосердно, не было ни облачка, ни ветерка, а по небу кружились стервятники. Всю дорогу от комиссариата Литума изводил себя вопросами. В каком состоянии обнаружат они смуглую красотку? Неужели эти пакостники плохо обращались с возлюбленной Фелисито Янаке? Ее избивали? Насиловали? Вполне возможно, учитывая ее упругие стати, — почему не воспользоваться, если они днем и ночью могли располагать девушкой по своему усмотрению?

Дверь им открыл сам Фелисито.