КАРЛ. Так-так-так. Куда же девается дочкина зарплата плюс этот нетающий шоколад? Ну, Иво, я понимаю, копит на мотоцикл.

ЭВА. Карл, ты отец или скупердяй?

КАРЛ (в раздумье). Гут. Хотя лично мне как одному из руководящих деятелей этой ячейки общества каждый месяц не хватает 25 рублей.

ЭВА. И ей, бедняжке, будет всю жизнь чего-нибудь не хватать. Пусть семнадцатилетняя красавица лучший год своей юности походит в модных туфлях и по-людски одетая, а? (Вяжет.)

КАРЛ (воинственно, посреди комнаты). Ха! Все это справедливо. Но я в шестнадцатый раз спрашиваю — что это за выставка кулинарных изделий и почему мне до сих пор не дают ужин?

ЭВА (спокойно вяжет). Сядь, родитель, и не пугайся.

КАРЛ. После этого милиционера меня даже грабитель не напугает.

ГОЛОС (доносится из дома напротив). Что же это ты, мерзавец, у меня под окном своего кобеля выгуливаешь?! Сейчас вытряхну тебе на голову ведро с тараканами!

ЭВА. Ульви уже взрослый человек. В шесть лет пошла в школу, окончила почти с медалью.

КАРЛ. Между медалью и почти медалью есть небольшая разница: п о ч т и  медаль в руки не возьмешь.

ЭВА. И в педагогический не добрала всего один балл. Теперь она два дня работает, два отдыхает и регулярно занимается, я слежу.

КАРЛ. Ты даешь Ульви такую характеристику, словно она за границу собралась, и делаешь все, чтобы не дать мне поесть. Когда дома Олев, можно хоть регулярно питаться, но моего шестилетнего сына уже бог знает сколько держат в деревне у тетки!

ЭВА. Ребенку так хочется поглядеть на коровок.

КАРЛ. Дома у него есть все, кроме коровы, но он выбирает скотину!

ГОЛОС (из дома напротив). Скотина проклятая, опять нализался!

ЭВА. Весь в тебя. Тебе же только того и хочется, чего у тебя еще нет.

КАРЛ. Ми-ни-маль-но! Я работаю в идеологическом учреждении — пусть даже в подвале, электриком, — и мне, да, мне хочется на самом себе прочувствовать понятие «рост благосостояния». Если ты мне с цифрами в руках докажешь, что наша семья в этой квартире может прожить на одну зарплату — быть тебе Нобелевским лауреатом. Иными словами: либо тебе Нобелевка, либо мне халтура. Каждый делает что-нибудь для ближнего своего, каждый подрабатывает за счет товарища — это неразрывная цепь, замкнутый круг, и если он вдруг разомкнется — явится добрый ангел небесный и чем-нибудь заполнит пустоту.

ЭВА. Итак, уважаемый спутник жизни, время позднее, больше оттягивать невозможно. Слушай же: наша дочь Ульви обещала привести сегодня гостя. Не позднее десяти часов.

КАРЛ. Надеюсь, он явится не для того, чтобы просить ее руки!

ЭВА. Это теперь не принято. Если и приходят просить, то не руки, а денег.

КАРЛ (живо). Не дам! (Пауза.) Стоп… шутки у тебя… Надеюсь, наша дочь еще не выходит замуж?

ЭВА. Я и сама надеюсь, что до восемнадцати она этого не сделает.

КАРЛ. Восемнадцать ей исполнится (нервный смешок) через три с половиной месяца. Издеваешься?

ЭВА. Я не думаю, Карл, что дела зашли так далеко. Мальчик придет к нам просто потому, что живет не в Таллине и ему негде переночевать.

КАРЛ. Та-ак, здесь ты накрыла стол, а у нее в комнате что — постель постелила?

ЭВА (швыряет в мужа клубком, попадает в голову). Фу, стыд какой! О собственной дочери такое сказать!

КАРЛ. Хорошо. Пардон. А почему он не ночует в гостинице?

ЭВА. Потому, надо полагать, что он не Герой Советского Союза, не министр и даже не олимпийский чемпион.

КАРЛ. А кто он вообще такой? И где они познакомились?

(Звонок в дверь.)

ЭВА. Боже, это они! Ульви, доченька! Иди, отец, открой, я пойду оденусь.

КАРЛ. А я?

ЭВА (из другой комнаты). Что ты стесняешься своего ребенка, надень сперва этот балахон, потом переоденешься.