Как раз во время Венькиной практики – надо же так случиться! – в самом разгаре была травля молодой новенькой сотрудницы, которая провинилась только одним – миловидной внешностью. Примерно через месяц ожидалось премирование сотрудников. И, разумеется, новенькой в их числе не оказалось, хотя у девочки был профильный диплом и над библиотечной картотекой она трудилась безропотно и неустанно. Это были несомненные признаки суровой опалы. И, как в сталинские времена, с ней сразу перестала общаться большая половина коллектива. Для девочки – молодой мамы – менять работу оказалось делом нелегким: ребенку только-только предоставили место в яслях по соседству с работой! Да и жила она тоже рядом – успевала и приводить, и забирать свою кровинку. И Венька не придумал ничего лучшего, как заслонить ее своей «широкой» грудью. А заодно и заставить саму Томочку переживать, плакать и не спать ночами.

Как и вообще в жизни, Малышев и здесь, конечно, остался верен себе: в самый день зарплаты криминально и бесстыдно похитил из Томочкиной сумочки аванс – сорок рублей – и спрятал в книгу на книжной полке над ее рабочим местом.

Событие и впрямь получило эпохальный размах! Весь коллектив впервые увидел Томочку во власти самых обычных человеческих чувств: растерянности, страха перед двумя неделями скудной безденежной жизни и, наконец, обыкновенной женской истерики по поводу обидной потери. Томочка сделалась как-то проще, терпимее к людям, перестала вредничать и злиться – стала даже ниже ростом, как будто сбросила туфли с высокими каблуками. Конечно, больше трех дней Малышев ее мучений не выдержал – решил, что человек достаточно пострадал и преобразился. В обеденный перерыв сам подвел коллег к пресловутой книжной полке и, торжественно достав свой «схрон», вернул его владелице. Однако вместо счастливого примирения с Венькой и молодой мамой Томочка прямо на глазах вновь стала другим человеком. Вытянулась, встав на невидимые каблуки. Ехидно поджала тонкие губы. Попыталась даже растянуть их в гаденькой улыбочке.

И понеслось…

«Представители общественности», к радости тетки Жени, заявились к Веньке домой и дружно пригвоздили его к позорному столбу как «злостного похитителя». В библиотеке провели экстренное производственное собрание. Не поленились даже вызвать мать Веньки, даром что жила она с отчимом отдельно.

На собрании директриса произнесла прочувствованную речь, уверяя, что «только жалость к бедной матери этого человека» помешала ей обратиться в милицию, завести уголовное дело и навсегда испортить Венькину биографию. Мать плакала и просила простить непутевого сына. А выйдя из библиотеки вместе с сыном, долго и горько ругалась, припоминая все его проступки. Завершила она свой монолог требованием исправиться, переходить на заочное, искать «настоящую» работу и «устраиваться в жизни». А в дедовской квартире тетка Женечка «от лица всех проживающих» велела забирать вещи и сматываться – дескать, «у преступников не может быть родного дома»!

Вначале Венька принял ее тираду за обычную злую шутку. Но, когда на следующий день, забрав отрицательный отзыв о практике из библиотеки, усталый и обозленный, он вернулся домой – любимой бабки Марьи Васильевны, единственной его защитницы, не оказалось дома. Вещи его все уже были собраны и уложены в спортивную сумку, стоявшую возле входной двери. А в коридор вышла Женечка с требованием «сдать ключ».

Венька много лет помнил злорадную улыбку на ее лице и серые вихры ее Леника, который подслушивал их разговор из-за двери.

Глава 2. Огни и воды

Так и начались в его жизни «огонь и вода», только «медных труб» еще не хватало.