Как ни странно, Анна, обнаженная и уязвимая, кажется на удивление открытой и спокойной.
Мы полдня проводим в постели. Потом приходят маляры, чтобы перекрасить стенку в коридоре, и приходится встать, чтобы впустить их, но я тут же возвращаюсь в спальню, оставив рабочих внизу. Я поднимаюсь лишь для того, чтобы принять душ и отправиться на работу. Прихожу в ресторан в четыре, как минимум на час позже положенного, и понимаю, что на кухне я один, а сделать нужно много. Но после секса я как под кайфом и все успеваю в рекордное время. За работой я думаю об Анне, о том, как мы провели утро и ночь, о том, что вечером, возможно, повторим. Каждый раз при этой мысли в животе приятно щемит.
Я замечаю, что отец наблюдает за мной, стоя в дверях кухни. Ловлю себя на том, что напеваю под нос и ухмыляюсь, как дурак.
— А у тебя отличное настроение, — говорит папа.
— Хорошо покатался перед работой, — вру я. Нет особых причин лгать, но наши с Анной отношения еще слишком новы. Я не хочу об этом говорить и выставлять напоказ раньше времени.
— Да? — он, кажется, удивлен. — И где же ты катался?
Только тогда я вспоминаю, что, когда я шел на работу, дул сильный береговой ветер, поэтому на северном побережье волны наверняка были никуда не годными.
— На Ди-Уай, — отвечаю я. — Оказалось не так уж плохо. Там перед клубом приличный берег.
— Я серьезно, — настаивает отец. — С кем ты ходил?
— Так, с приятелями. — Я отворачиваюсь, потому что лгать неприятно.
В разгар вечера, когда на кухне жарко, а руки заняты, на мобильник приходит сообщение. Я достаю телефон — на тот случай, если оно от Анны.
«Тим, прости, Лилла».
Я убираю телефон и принимаюсь за работу. Следующая эсэмэска приходит через пару минут.
«Я все время об этом думаю. Признаю, что вела себя неуместно. Мне очень стыдно, честное слово. Лилла».
Я по-прежнему занят и не могу оторваться, а потому отвечаю не сразу. Когда я наконец достаю телефон, эсэмэсок уже три.
«Хватит меня мучить. Я прошу прощения за то, что вела себя как полная дура. Давай обо всем забудем и помиримся, ладно?»
«Я тебя не мучаю,
— отвечаю я. —
Я на работе, мне некогда».
«То есть ты не сердишься?»
«Прощаю в последний раз».
«Я тебя люблю. Спасибо. Еще раз извини».
После работы я прибираюсь тщательней, чем обычно, и в половине одиннадцатого уже готов уходить. Как только я выключаю свет на кухне, телефон опять гудит. Снова сообщение от Лиллы.
«Ты еще на работе? Заходи в „Стейн“. Я сижу там. Угощаю пивом».
Тут я соображаю, что впервые готов сказать Лилле «нет». Она утратила надо мной власть. Помешательство прошло. И внезапно становится ее жаль, невзирая на всё то, что она наговорила и сделала.
«Что случилось?»
«Так, разное. Надо обсудить несколько дел. Это ненадолго, обещаю».
Лилла сидит в углу бара, с пивом в руках. На столе стоит второй стакан.
— Пей, — предлагает она.
Я сажусь напротив.
— В чем дело?
Она вздыхает.
— Не надо, не говори. Я угадаю. Ты рассталась с Патриком?
Лилла кивает. Нижняя губа дрожит, глаза стекленеют, но она не плачет. Лилла не из тех, кто легко распускает нюни.
— Эта мразь мне изменяла.
Я стараюсь не выказывать радость.
— Я подозревала, что дело нечисто, — продолжает Лилла. — Он странно себя вел, когда я вчера пришла домой. |