– Вас интересует эта гадкая псина?

Зверев склонил голову набок и сдвинул брови.

– Вы называете своего пса гадким? Но почему?

– Булат был сущим наказанием. Он грыз мебель, носился по комнате как угорелый, поэтому Фимочке приходилось постоянно выгуливать его по нескольку часов в день. А еще его шерсть… Знаете, как он линял! Это что-то уму непостижимое.

– То есть собаку свою вы не переносили, а ваш муж? Судя по тому, что он часами выгуливал пса, он его любил.

– Просто обожал. Души в нем не чаял.

– Странно, что ваш муж так привязался к обычной дворняге…

– Да вы с ума сошли? Булат был чистокровкой! Восточносибирская лайка! Фимочка так его любил, так им гордился.

Зверев подавил улыбку, значит, все-таки лайка.

Нина Елисеевна продолжала:

– До войны я как-то терпела Булата, а во время войны и после он стал для меня обузой.

– А почему терпели до войны?

– До войны Фимочка много времени проводил в лесу. Туда он брал с собой собаку, и та, набегавшись вдоволь, вела себя поспокойнее. Когда муж ушел на войну, я осталась с этой ужасной псиной наедине…

– Вы не любили пса, но, тем не менее, не избавились от него. Почему?

– Избавиться? Ну что вы? Фимочка бы мне этого не простил.

– Насколько я знаю, детей у вас нет?

Женщина поморщилась.

– Детей я тоже не люблю!

– А ваш муж? Он хотел детей?

– Это имеет отношение к делу?

– Возможно.

– Фимочка как-то одно время заикался о том, что можно было бы завести ребенка, но я дала понять, что не хочу спешить.

– И тогда ваш муж завел себе пса?

– Да, как я уже сказала, это случилось еще до войны.

Зверев выдержал паузу и наконец-то задал свой главный вопрос:

– Вы сказали, что до войны ваш муж много времени проводил в лесу. Ваш муж был охотником?

Нина Елисеевна снова фыркнула:

– Жить без охоты не мог!

Зверев тут же уточнил:

– Вы сказали, что он много охотился до войны. А после войны?

Женщина отвернулась, поправила свою безвкусную прическу и сняла очки.

– После войны Фима забросил свое хобби. Точнее, не сразу. После войны он один раз куда-то ездил, брал с собой Булата, потом вернулся и спустя какое-то время продал свое ружье. То время было нелегким, как вы, наверное, помните. Всем были нужны деньги, вещи, еда…

– Вы сказали, что после войны муж ездил на охоту лишь раз, а в каком году это было?

– Осенью сорок пятого. А уже зимой он продал ружье. Я помню, что он еще сильно возмущался, что пришлось так дешево его отдать. На барахолке, сами ведь знаете, много денег не выручишь даже за хорошую вещь.

– Значит, ружье вашего мужа было дорогое?

– Не дешевое – это уж точно.

– А марку и калибр помните?

– Калибр не знаю, а марка, кажется, ТОЗ.

– Скажите, а ваш муж был как-то связан со вторым секретарем псковского горкома?

– Меня уже об этом спрашивал ваш коллега…

– Я знаю, но, если можно, ответьте еще раз. Может, они служили вместе или охотились?

– Я не знаю никого из тех, с кем охотился мой муж, не знаю я и его сослуживцев!

Зверев покивал и поднялся. Увидев тусклую улыбку на лице собеседницы, прежде чем распрощаться, майор спросил:

– Вы так много говорили про то, что не любили своего Булата, а сейчас, когда вы потеряли мужа и пса одновременно, вы не хотели бы, чтобы ваш пес был жив?

Нина Елисеевна скривила лицо и покачала головой.