– Нет, не хотела бы! Можете осуждать меня за это сколько угодно, но я рада, что Булата больше нет. Если бы ублюдок, застреливший Фиму, не убил и его пса, то я бы сама это сделала!

– Застрелили бы? Но чем? У вас же больше нет ружья?

– Я бы его отравила! – холодно ответила Нина Елисеевна таким тоном, что даже Звереву стало не по себе, он попрощался и вышел.

Следующим местом, куда Зверев отправился после посещения вдовы инженера Трусевича, стала квартира второго секретаря горкома партии товарища Войнова, убитого накануне. Так же, как и квартира Трусевича, это была все та же сталинка, но на этот раз семиэтажная. Поднявшись на второй этаж, Зверев позвонил, и когда массивная дверь, обитая кожей, открылась, Павел Васильевич увидел довольно красивую моложавую блондинку – вне всякого сомнения, натуральную, изящную и чарующую, как греческая Афродита. На женщине были надеты сиреневый брючный костюм из плотного шелка, домашние туфли «сабо» с пуховой оторочкой, правый безымянный палец красавицы украшало золотое колечко с голубовато-серой лазуритовой вставкой.

– Здравствуйте! Вам кого? – спросила хозяйка квартиры.

– Майор Зверев! Псковское Управление милиции.

– Вы не похожи на милиционера! – отметила женщина, при этом уголки ее губ слегка вздернулись.

– Мне многие это говорят! – в ответ улыбнулся Зверев и полез во внутренний карман за удостоверением.

– Перестаньте! Не нужны мне ваши документы! Я вам верю!

Вспомнив свою предыдущую собеседницу, Зверев сразу понял, что здесь ему будет гораздо проще общаться.

– Вы Ангелина Евгеньевна Войнова? Вдова второго секретаря горкома?

– Чем могу помочь? – Ангелина Евгеньевна небрежным жестом пригласила гостя в квартиру.

Квартира Войнова отличалась от жилища убитого вслед за ним инженера, так же как его вдова Ангелина отличалась от Нины Елисеевны Бобровой – жены Трусевича. Четыре вместительные комнаты, роскошный холл, просторная кухня, раздельный санузел и две вместительные подсобки. Бархатные занавески, картины в позолоченных рамках, сервизы и вазы в восточном стиле присутствовали повсюду, создавая впечатление роскоши. Полы всех четырех комнат и холл покрывали толстые узорчатые ковры, мебель была массивной, но при этом весьма изящной. Увидев на одной из стен оскаленную кабанью голову, Зверев тут же приблизился к ней.

Огромные, местами пожелтевшие клыки, вздыбленная шерсть, поблескивающие, точно живые, маленькие глаза. Зверев какое-то время разглядывал экспонат и наконец спросил:

– Откуда у вас это клыкастое чудо?

– Оно всегда здесь висело. Миша говорил, что это чучело сделал один из его старых друзей…

– Друзей?.. А у вашего мужа было много друзей?

– Я не знала Мишиных друзей. Если они у него и были, то, вероятно, еще до войны. Только со старыми друзьями Миша в последние годы не общался. А всех своих так называемых новых друзей муж, как правило, называл товарищами!

– А сослуживцев мужа вы знали?

– Нет. Сослуживцев тоже не знала.

– Но этих товарищей вы же знали?

– Разумеется. Но не всех, конечно.

– А среди этих товарищей или просто знакомых вашего мужа был некий Трусевич? Ефим Семенович Трусевич.

Ангелина Евгеньевна напрягла лобик и покачала головой.

– Нет. Такого человека я не знаю.

Зверев прошелся по комнате и остановился возле комода, на котором стояло фото в рамке. На фото сидел на стульчике мальчик лет трех в матроске и бескозырке.

– Ваш сын?

– Сын.