Николай сбегал в сени и вскоре поставил на стол штоф с прозрачной жидкостью.

Зверев делано нахмурил брови.

– Самогон?

– Чистейший!

– Так нам же завтра по лесу скакать! Куда нам столько?

Николай слегка растерялся и посмотрел на Варвару, та оживилась:

– Так не обязательно же напиваться! По паре стопочек выпьем – и спать. А завтра поутру на дальний кордон двинем.

Зверев покачал головой.

– Ну, если по паре стопок… Ну что, хозяюшка, приглашай гостей за стол!

– Так за чем же дело встало? Милости просим!

Насытившись, они улеглись спать. Звереву предоставили хозяйскую кровать, Веня устроился на полатях, а Николай взял из комода пару тюфяков и две подушки и, попрощавшись, ушел в сарай, чтобы заночевать на сеновале. Варвара какое-то время убирала со стола и мыла посуду. Потом она уже на цыпочках вышла из хаты и, как и предполагал Зверев, тоже ушла в сарай на сено.

Утром Зверев проснулся от громких шагов и звона посуды. Ходики на стене показывали десять минут пятого. Павел Васильевич встал, застелил койку и, пожелав доброго утра Варваре, суетящейся у плиты, вышел во двор. Он умылся, выкурил папиросу и вернулся в дом. Веня и Коля уже сидели за столом и уплетали яичницу с кровяной колбасой. Зверев тоже сел за стол, Варя подала ему тарелку. Съев полкаталки колбасы, глазунью из четырех яиц и запив все это козьим молоком, которое Варя уже успела надоить, Зверев надел почти новые яловые сапоги, предоставленные ему гостеприимным хозяином, и вскоре они двинулись к лесу.

Лес встретил путников птичьими трелями и утренней прохладой. Варя шла первой, указывая дорогу, Николай шел за ней по пятам, Зверев и Веня замыкали процессию. Местами они шли по протоптанным тропам, местами буквально пробирались через кусты и валежник. По дороге они остановились у родника и набрали в фляжку чистой воды, прихваченную из дома предусмотрительной проводницей. Вброд пересекли реку, предварительно сняв сапоги и закатав штанины. Когда Варя, единственная, кто был в длинном платье, а не в штанах, переходя через речушку, задрала подол и продемонстрировала длинные белые ноги, Зверев увидел, что Коля смутился. Не желая терзать парня, Зверев отвел взгляд. На дорогу у них ушло чуть больше четырех часов. При этом единственной, кто, судя по всему, совсем не устал, была именно Варя.

Приземистый домишко, потемневший от дождя и снега, с волоковыми окнами и покатой крышей из плотно уложенной и местами потрескавшейся дранки. Рядом с домом покосившийся от времени дощатый сарай, колодец и покрытая мхом и плесенью трухлявая изгородь, обрамлявшая несколько перекопанных грядок с овощами. Чуть подальше между деревьями лежали сложенные в поленнице березовые дрова, тут же стоял небольшой стог, видимо, еще прошлогоднего сена.

Когда Зверев и его спутники подошли к домику, то увидели сидевшего возле него сухопарого мужичка с глубоким шрамом на правой щеке.

На вид Арсению Тарасовичу Борисенко было где-то от пятидесяти до пятидесяти пяти; густая и окладистая темная бородка с проседью, кустистые брови, впалые глаза. Увидев гостей, местный егерь помахал племяннице рукой, в которой держал дымящуюся «козью ножку», после чего, не вставая со скамейки, кивком поприветствовал остальных.

– Ну что, Колька, – обратился к Ломтеву пожилой егерь. – Это, что ли, милиционеры, которым нужно про Русака рассказать?

– Они, – подтвердил Николай и пожал егерю руку.

– А кто это – «русак»? – пригнувшись к Звереву, прошептал тому на ухо Веня, но егерь его услышал.

– Кто такой Русак? Да был тут один такой, – прокряхтел Тарасыч и огляделся по сторонам. – Он вот тут все в свое время и отстроил.