– Мы, матушка моя, бывшие беспризорники. Много побродили по вашим местам.

– Воровали? – строго спросила она.

– Случалось, но… ни Боже ж мой, – он, увлекшись, всплеснул руками, Мурочка дернула дулом, – у вас ни-ни! Мы на вашей дачке отдыхали, только лишь когда она пустовала, понимаете ли вы меня? Вот хлебнули с ребятами малеха, а я возьми и скажи: слабо забраться? А они, дурачки, и согласились. Не губите.

Тихонова одобрила:

– Складно. Ну-ка, подойди сюда.

– Я? – уточнил Анчутка.

– Ты. Твоя ж идея?

Яшка, держа руки на весу, пошел к ней, закрывая собой друзей, но она тотчас приказала:

– В сторону! Чтобы я двоих этих видела.

– Не баба – бес, – просвистел Пельмень.

– Я все слышу. Итак, как тебя?

– Яков.

– Яков, дыхни.

Анчутка с готовностью подчинился – и, к удивлению Кольки, Мурочка даже как-то успокоилась.

– Надо же, в самом деле. Стало быть, просто по глупости влезли в дом.

– По глупости, по глупости, – блажил Яшка, – не губите.

– Влезли, положим, по глупости. Почему обыскивали, что искали? – как бы сама с собой рассуждая, проговорила она. – Прыткий, подойди-ка.

– Вы меня? – уточнил Колька.

– Именно. – Она поманила пальцем, белым, с длинным ногтем. Такими-то ручками иголку не удержишь, не то что картошку почистить или прибраться.

– Теперь ты дыхни.

Колька подчинился, от всей души надеясь, что от пересохшего горла будет хотя б какой запах. Но Мурочка, потянув носом, покачала головой.

– Ай-ай-ай. Как не стыдно врать.

– Я разрядник, – нашелся Колька, – завтра на соревнования, я с ними за компанию.

Но Тихонова продолжила выговаривать, причем именно Анчутке, весело крикнула:

– Все равно врун! Да еще и ворюга. Что, думаешь, мужнин одеколон не узнаю? Хлебнул? Признавайся.

Анчутка кивнул, уронив покаянно голову.

– Фи. А еще пионер. Пионер?

– Да!

Физиономия Мурочки скривилась, потом вдруг вытянулась, красные губы сжались в нитку, она, уже не стесняясь, процедила:

– Пионеры! В каждой бочке затычки! Лгуны! Вас стрелять надо, вы заразительны. Вы появляетесь – и начинается беснование. Обескровили землю, могилы предков уничтожили, кресты посносили – и все враньем!.. Ты, спортсмен, – обратилась она к Кольке, – это ищешь?

Не глядя, протянула руку, и из-за входной двери, той самой, которую они так осторожно распахнули не более получаса назад, извлекла… черный портфель. Издевательски сверкала пряжка.

Пельмень дернулся, как от удара. Колька глянул на него с укоризной, но ничего не сказал, лишь лицо опустил, чтобы глаз видно не было: «И так тошно, а тут баба со своей говорильней. И что несет – сама не знает. Что тянет? Чего добивается? Змея, стерва, шлюха…»

Вдруг – ужас – ручка входной двери скрипнула, кто-то вошел в дом. Прежде чем мозг скомандовал отбой, Колька крикнул:

– Санька, шухер! – и постыдно зажмурился, ожидая, что вот и конец.

Но не последовало ни выстрела, ни криков, ни погонь.

Мурочка легко, струйкой дымной сдвинулась за притолоку, уйдя из дверного проема, и спокойно, с полным хладнокровием ожидала, что будет дальше.