– Руки вверх, мерзавец. Встать.

Колька, как бы невзначай, машинально продолжал собирать вещи, выбирая какую-нибудь покрупнее и поплотнее. Ну вот хотя бы этот башлык. Но тут последовало предписание:

– Брось.

– Да хорошо, хорошо, только не надо переживать, я все сделаю, как прикажете, – приговаривал Колька, нарочно повышая голос, отвлекая внимание. Собрав в жменю колючее сукно, сколько влезло, развернулся, уйдя с линии огня, швырнул башлык на звук, бросился в ноги.

Грохнул выстрел, сверкнуло прямо под носом, потом на шею обрушился нешуточный удар, аж искры из глаз посыпались. «Только б сообразили, – металось в голове, – только б не выскочили…» Но мужики утратили все навыки преступной жизни и мыслей на расстоянии не уловили.

Вот уже стучал ногами, ссыпаясь с лестницы, Анчутка. Пельмень сориентировался быстрее, сделал знак сбегающему Яшке, тот понял правильно – не появляясь в дверном проеме, спросил, повысив голос:

– Чего у тебя там?

Ему ответил далеко не Колька:

– Выйти на свет. Кто там? Руки держи вверху, дверь на мушке.

Тихонова носком туфельки ткнула Кольку под ребра:

– Поднимайся, руки держи на виду. И только вильни в сторону.

Колька подчинился, поднимался осторожно.

Вот это Мурочка! Ну блин горелый.

Одетая и накрашенная, как на сцену, кривя красный рот, на взводе держит маленький курносый браунинг, да как умело. Глаза, как у злой кошки. Та ли это идиотка с глупым смехом, носом и кудряшками?

– Пошел в комнату, – скомандовала она, – медленно!

Колька пошел, считая про себя, чтобы успокоиться и сообразить, что делать дальше. «Раз, и два, и три… ну попал. Вот тебе и здрасте. Как же Санька прошляпил, неужто не видел машины? А если…»

Он облился холодным потом, вообразив самое страшное.

«Нет-нет, мы бы выстрел услыхали, – успокоил сам себя. – Так, Яшку она слышала, и сам он вот, маячит, руки подняв. Молодец, встал в дверях. Скажи что-нибудь, дурень!»

Анчутка, точно уловив его мысли, немедленно заныл:

– Тетенька, не стреляйте! Бес попутал! Не губите сироту, матушка, благодетельница, ей-богу, ни крошечки не тронуто!

Выводил по-старушечьи, громко, нудно, и Мурочка, скривившись, как от боли в зубе, скомандовала:

– Посторонись. К столу.

Яшка, бормоча, отошел в сторону, пропуская Кольку.

Пельмень, держа на изготовке поднос, снятый со стены, притаился за притолокой. Пожарский переступил через порог. Вот-вот и эта краля войдет. Ну же, еще пару шагов, еще один!

Андрюха, половчее перехватив сверкающие ручки подноса, замер. И, как только порог пересекла маленькая лаковая туфелька, он треснул из-за угла, наугад, целя туда, где должна была быть морда этой бабы.

Грянул выстрел.

Вскрикнув, Пельмень сложился пополам. Колька с Яшкой кинулись было к нему, но Тихонова велела:

– На место. Ты – к ним.

Андрюха подчинился, зажимая руку. Из-под пальцев равномерно, спокойно текла кровь, вишневого цвета. Тихонова, войдя в гостиную, сдернула с крючка полотенце – несвежее, жирное, хоть на хлеб мажь, – кинула Кольке:

– Замотайте.

Она оглядела помещение, умудряясь не спускать глаз с «гостей», предупредила:

– Если что, пистолет не шестизарядный. Патронов на всех хватит, и еще останется. Ну-с, что вы тут забыли?

Колька перетягивал простреленную Андрюхину руку. Анчутка принялся объяснять, и голос звучал одновременно и плаксиво, и трусливо, и успокаивающе, точно бубнит форменный дурачок и недотепа, с которого взятки гладки.