До полуночи оставалось чуть больше часа, когда Стежень услышал посторонний звук. Не в доме. Снаружи.

    Глеб бесшумно сбежал вниз по лестнице, подхватил топор, прижался спиной к стене коридора и застыл в ожидании.

    Входная дверь осталась незапертой. И ворота.

    Стежень отчетливо слышал шаги. У него не было уверенности, что снаружи – тот . Но Глеб был готов. Расслабленный и настороженный, он был готов ко всему. Поскольку не знал, какое еще обличье способна принять тварь. Незнание – минус. Зато рукоять, удобно расположившаяся в ладони,– плюс.

    Шаги стихли. Дверная ручка повернулась, чуть слышно скрипнув… Человек, огромный, как вставший на задние лапы медведь, переступил через порог.

    Лицо вошедшего заросло густой, как мех, светлой бородой. Широкие скулы, высокий, выпуклый, с залысинами лоб и желтые пшеничные волосы делали его похожим на льва.

    Противная дрожь – запоздалая реакция на стресс – накатила на Глеба, но углы его рта невольно растянулись в улыбке…

    Вошедший шагнул вперед – отлично пригнанные доски пола прогнулись и заскрипели под его тяжестью,– вынул из руки хозяина топор и сграбастал вице-директора в охапку:

    – Здравствуй, Глебушка!

    – Как ты впору… – только и сумел пробормотать Стежень, утыкаясь бородой в мягкую ткань куртки.

    – А то!

    Вошедший отпустил Глеба, отодвинул от себя, оглядел… Рядом с ним высокий широкоплечий Стежень смотрелся скромно. В лучшем случае – как Илюша Муромский рядом со Святогором.

    – Бог тебя привел, Кир! – благодарно проговорил вице-директор.

    – Угу.

    Кирилл Игоев снял и аккуратно повесил куртку, проследовал в гостиную, зажег свет, опустился в «свое», широченное, под стать, кресло и с удовольствием вытянул ноги.

    Стежень вошел следом, но не сел, а заходил кругами, как зверь в клетке, пытаясь собраться с мыслями, составить более или менее связный рассказ.

    Игоев некоторое время прищурясь глядел на него, потом буркнул:

    – Сядь.

    А сам подошел в бару, порылся, не нашел, что хотел, фыркнул, взял первую попавшуюся коньячную бутылку, плеснул в рюмки. Себе – чуть, Стежню – по края.

    Звякнули хрусталем, выпили молча. Так же молча Кирилл завернул пробку.

    – Теперь говори,– велел он.

    Когда Стежень закончил невеселую историю, было уже за полночь.

    – Да,– только и сказал Игоев.– Пошли-ка вниз.

    В лаборатории Кирилл сразу направился к морозильнику:

    – Здесь?

    Глеб кивнул.

    Его гость открыл камеру, вынул пакет и на глазах у потерявшего дар речи Глеба вытряхнул на кафель останки монстра. Затем присел, покряхтывая, на корточки, взял разрубленную черную голову, повертел (потрясенный Стежень невольно подался назад, нащупывая лопатками дверь) и строго спросил:

    – А девушка?

    – Я ее не трогал,– быстро ответил Глеб, все еще готовый к худшему.– Она же мертвая…

    Игоев проворчал что-то неодобрительное и принялся загружать куски монстра обратно в пакет. Видя, что с другом ничего дурного не происходит, Стежень сунулся помочь, но Кирилл довольно невежливо его отпихнул:

    – Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку! Иди, прогрей движок у Димкиной «девятки», сейчас поедем.