|
– Она отвернулась и позвала: – Папа, тут из газеты! Громкий голос у нее был еще чудесней, чем тихий. Она снова повернулась ко мне с грацией пумы и принялась ждать, статная и гордая, с тенью улыбки на тубах. Послышались шаги, она отступила в сторону. То был мужчина, коренастый, широкоплечий, дюйма на два пониже ее, с толстым приплюснутым носом и кустистыми бровями. Я вошел и поздоровался: – Меня звать Гудвин, я из «Газетт». Хочу снять комнату с окнами на улицу. – Ступай, Мария, – приказал он дочери; она повернулась и ушла в глубину темного коридора. Тогда он обратился ко мне: – Нету комнат. – Плачу сотню долларов в неделю, – сказал я. – Я собираюсь писать статью о месте преступления по следам преступления. Мне нужно фотографировать зевак, что приходят поглазеть на яму. Окошко на втором этаже этого дома как раз дает нужный ракурс. – Я сказал, нету комнат. – Голос у него был глубокий и хриплый. – Жильцов переселите. Двести долларов. – Нет. – Триста. – Нет. – Пятьсот. – Вы рехнулись. Нет. – Я не рехнулся, это вы рехнулись, что воротите нос от пяти сотен. Как ваше имя? – Мое имя – это мое имя. – О господи. Я все равно узнаю у соседей или у дежурного фараона. Что в нем такого особенного? Он прищурил один глаз: – Ничего особенного. Меня зовут Цезарь Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки. – Я тоже. Так сдадите мне комнату на неделю за пятьсот долларов, деньги вперед и наличными? – Но я как сказал, – он развел руками и пожал плечами. – Нету комнаты. Тот человек на улице мертвый, плохо. Фотографировать людей из этого дома – нет. Даже будь комната. Я решил действовать нахрапом. Промедление и в самом деле грозило опасностью – отдел убийств или окружная прокуратура могли в любую минуту раскрыть связь между Йигером и этим домом. Я вытащил из кармана бумажник, извлек карточку и вручил ему. – Можете прочесть при этом свете? – спросил я. Он не стал читать. – Что это? – Лицензия. Я не газетчик, я частный сыщик и расследую убийство Томаса Дж. Йигера. Он снова прищурил один глаз и сунул мне карточку назад. Я ее взял. Он вдохнул всей грудью. – Вы не из полиции? – Нет. – Тогда убирайтесь отсюда. Убирайтесь из этого дома. Я сказал трем разным полицейским, я ничего не знаю про человека в яме, и один из них меня оскорбил. Уходите. – Прекрасно, – заметил я, – вы тут хозяин. – Я вернул лицензию в бумажник, а бумажник – в карман. – Но я объясню, что случится, если вы меня выпроводите. Через полчаса дом заполнит дюжина полицейских с ордером на обыск. Уж они то не пропустят ни дюйма. Они всех здесь зацапают, начиная с вас и вашей дочки, и задержат любого, кто войдет в дом. А все почему? А потому, что я им скажу, что Томас Дж. Йигер пришел сюда вечером в воскресенье, и был здесь убит, и я могу это доказать. – Врете. Как тот полицейский. Это оскорбление. – Хорошо. Для начала я кликну того фараона, что торчит на улице, – пусть придет и постережет, чтобы вы никого не успели предупредить. Я повернулся. Выгорело! Насчет фараона он, конечно, все уже твердо решил, но меня он не ждал, я застал его врасплох. Идиотом он не был и понимал, что даже если я не сумею ничего доказать, то все равно знаю достаточно, чтобы напустить закон на него и на дом. Когда я повернулся, он схватил меня за рукав. Я обернулся и увидел, что желваки у него так и ходят. Тогда я спросил, не зло, а просто потому, что хотелось знать: – Это вы его убили? – Вы из полиции, – сказал он. |
