– Соглашаясь с вашим выводом, не могу принять истолкования. Я бы сказал, что письмо было
составлено в моих выражениях из уважения к вашему здравому смыслу и профессиональным способностям; я хотел этим подчеркнуть, что понимаю – вас
нельзя одурачить.
– Ага. Можете говорить все что угодно. – Он бросил взгляд на письмо. – Вот тут говорится: «…после того, как Ниро Вульф доказал мне всю
безнадежность попыток воспрепятствовать раскрытию…» Значит, у вас имелись доказательства, и, должно быть, чертовски веские. Разве нет?
Вульф утвердительно кивнул:
– Такого вопроса нельзя избежать. Если б мистер Эйкен был еще жив, мне, разумеется, пришлось бы ответить. Вам потребовались бы доказательства, и
мне бы пришлось их представить. Но он мертв. Сам я не адвокат, но проконсультировался с адвокатом. Я не обязан представлять доказательства, в
которых отпала нужда и которые не могут быть использованы в интересах общества.
– В интересах общества установить, где и при каких обстоятельствах было совершено преступление.
– Нет, сэр. В интересах полиции – да, но не общества. Это крепкий довод. Если вы пожелаете его опровергнуть, придется предъявить мне обвинение,
добиться ордера на арест, заставить окружного прокурора передать дело в суд и предоставить решать судье и присяжным. Учитывая, что мистер Эйкен
мертв и имеется его признание, сомневаюсь, чтобы суд решил в вашу пользу.
– Я тоже сомневаюсь. – Кремер сложил письмо, засунул его в конверт, а конверт в карман. – Будь проклято ваше нахальство. – Он поднялся. –
Посмотрим.
С этим он повернулся и вышел.
В 3:47 дня в субботу кроме нас с Вульфом в кабинете находились трое мужчин и одна женщина. Мужчины – они сидели в желтых креслах – были членами
Совета директоров «Континентальных пластмасс». В красном кожаном кресле сидела миссис Томас Дж. Йигер. Каждый держал в руках по отпечатанной
мной на машинке копии письма, что пришло утром. Говорил Вульф:
– Нет, не стану. В условиях найма не оговаривалось и не подразумевалось, что я обязан доложить о подробностях проведенного мною расследования.
От того, что я раскрою вам доказательства, которые предъявил мистеру Эйкену, или расскажу, как я их получил, никакой пользы не будет. Что до
конечного исхода, то его предопределил не я, но обстоятельства; я всего лишь позаботился о характере развязки. Если б все было предоставлено
полиции, она бы в свое время наверняка обнаружила ту комнату, а узнав о ее существовании, узнала бы и про все остальное, так что ваш президент
мистер Эйкен стал бы «героем» не мгновенной сенсации, но долгой скандальной кампании. Что касается гонорара, то не сочтете ли вы пятьдесят тысяч
долларов слишком высокой платой за оказанную услугу?
– Нет, не сочтем, – ответил один из директоров, а другой добавил: – Тут не о чем спорить.
Третий директор согласно хмыкнул.
– Я тоже ваша должница, – заявила миссис Йигер.
Вульф покачал головой.
– Вы уплатили мне доллар, я оставлю его. Я уже говорил, что не беру с двух разных клиентов платы за одну и ту же услугу.
Он поднял глаза на часы – в четыре его ждало свидание с орхидеями, отодвинул кресло и поднялся:
– Копии заявления мистера Эйкена можете оставить себе. Их стоимость входит в гонорар.
В 5:14 в тот же день я сидел на кухне подвальной квартирки в доме 156 по Западной Восемьдесят второй улице. Цезарь Перес тяжело осел на стуле,
жена его, напротив, сидела прямо, расправив плечи.
– К сожалению, – сказал я, – тут уж ничего не поделаешь. |