– Спасибо, милая, – шепнул я. – Ты меня очень выручила.

– Ты действительно не умеешь петь? – спросила Шагирра.

– До тебя мне уж точно далеко.

– Не беда. Сегодня я напою твои партии на звуковой исмэн, а тебе надо будет только стоять не сцене и делать вид, что ты поешь.

– И тут фанера! – вздохнул я. – Есть одна проблема, Шагирра. Я не смогу стоять на сцене и петь даже под фонограмму. Как только я окажусь в замке, я буду искать способ проникнуть в сокровищницу и отыскать алмаз.

– Значит, я буду петь одна, – с улыбкой ответила эльфийка. – И каждый будет делать свое дело.

* * *

Вечер мы провели у Хатча. Шагирра ушла сразу после разговора с Гаспаром.

– До встречи, Нанхайду, – сказала она мне на прощание. – Жду тебя в этой гостинице утром в субботу. И ни о чем не беспокойся, просто доверься мне.

Я обменялся с Шагиррой прощальным поцелуем, и после ее ухода мы остались в номере Хатча втроем. Да и нам, по правде сказать, никто больше не был нужен. Хорошее белое вино, которым угостил нас Хатч, не сделало нас веселее, всеми владело уныние. Хатч пару раз предложил попеть старые любимые песни, вспомнив, как здорово мы это делали по дороге в Колошары. Однако спевки не получилось – Марика нисколько не покривила душой, когда сказала, что у нее нет ни голоса, ни слуха. У нее замечательно получалось бить проминжей Риската в лабиринте Ас-Кунейтры и преодолевать непреодолимые препятствия, но вот спеть правильно даже две ноты подряд она не могла. Поэтому Хатч отложил гитару, и остаток вечера мы говорили – вспоминали, что с нами случилось и пытались отгадать, что ждет нас в будущем.

– А знаете, мужики, – сказал внезапно Хатч, – я рад, что я вас встретил. Что было бы, если бы не случился этот самый Переворот Миров? Жил бы я как и прежде жил. Ходил бы на работу, на свой завод – гори он синим огнем! – искал бы шабашки, вечерами смотрел бы телек с женой и дочкой или в компьютерные игрушки рубился. По субботам в баню сходил, пивка бы выпил – и все воскресенье на диване. А в понедельник все сначала. А так я столько всего пережил! И на войну попал, и в немецком плену побывал, и от оборотней бегал, и с эльфами полабал. Впечатлений на три жизни хватит. А главное, – и тут Хатч оглядел нас с Тогой, – я с вами познакомился. И вот что я думаю. Если у тебя, Лех, получится, эту корону восстановить, мы опять вернемся домой, так?

– Ну, так, – ответил я, думая о своем.

– А вернемся-то мы каждый в свой город. Я к себе в Нововолжск, ты в Питер, Толян в Казань. Развалится наша компания, – Хатч вздохнул. – Когда еще встретимся.

– По-моему, ты немного торопишь события, – заметил Тога, двигая пальцем стакан с вином по столешнице. – Лехе надо еще свое тело вернуть.

– Надо, – сказал я.

– Лех, – робко спросил Хатч, – ты только не обижайся, но каково это – быть девушкой?

– Ты ему все подробно расскажешь, милый? – осведомилась Марика.

– Валерчик, давай не будем об этом, – ушел я от ответа. – Лучше выпьем. За нас!

Пилось мне плохо – я еще не восстановился после вчерашнего кошмара у Гризельды, поэтому из трех припасенных Хатчем бутылок мы едва-едва осилили одну. Хатч снова взялся за гитару, начал наигрывать какие-то меланхолические переборы, которые вполне соответствовали нашему смурному настроению. А я достал из сумки корону и положил ее перед собой на стол. И тут…

– Мужики, – сказал я, поняв, что сейчас узнаю что-то очень важное, – а тут какая-то надпись появилась!

Действительно, на внутренней стороне обода короны была надпись, сделанная эльфийской скорописью – и как я раньше ее не заметил? Или же она до поры до времени была скрыта, и вот проявилась непонятным образом? Я разобрал эту надпись и прочитал текст вслух – это были стихи на староэльфийском наречии.