Город был слишком далеко от нас, и детали его пейзажа не могла показать даже нейрохимия. На максимально укрупненном изображении я видел лишь серебряную полосу, спускавшуюся с гор к морю. Далекая картина, не связанная ни с чем человеческим.
Я посмотрел в глаза Хэнду, сидевшему за столом напротив.
– Значит, мы все умрем.
Он пожал плечами:
– Пожалуй, это неизбежно. Придется работать в районе сильного заражения. Конечно, будем использовать тела клонов, радиационно‑стойкие, плюс соответствующие медикаменты… В общем, функционировать будем, но перспектива не очень…
– Ладно, в перспективе я вижу себя в Латимер‑Сити в теле от хорошего кутюрье.
– Это ясно.
– Что за радиационно‑стойкие тела вы упомянули?
Он опять пожал плечами.
– Точно не знаю, нужно будет поговорить с отделом биооборудования. Наверное, серии «Маори». Что, хотите одно для себя?
Я почувствовал, как напряглись биопластины в моем теле от «Кумалао». Вроде проявления спонтанного недовольства. И отрицательно покачал головой:
– Спасибо. Останусь при своем.
– Вы мне не верите?
– Если спросили – отвечу: нет. Но дело не в этом, – я легко постучал себе в грудь. – Это заказное тело разработано специально для «Клина». «Кумалао биосистемз». Нет лучшего тела для боевых действий.
– Как насчет стойкости к радиации?
– Выдержит достаточно долго с учетом нашей специфики. Хэнд, скажите, что вы пообещаете новым рекрутам в смысле перспективы? Кроме новых тел, достаточно или недостаточно стойких к радиации? Что ждет их в конце нашей операции?
Хэнд недоуменно поднял брови:
– Ну‑у… Их устроят работать по специальности.
– Это уже произошло. Вопрос – куда.
– Они получат работу в Лэндфолле. – Скрытая в моем вопросе ирония не ускользнула от Хэнда и, кажется, задела его. Или он завелся от чего‑то еще. – Работа по контракту в штате «Мандрагоры», гарантия от призыва в зону боевых действий на пять лет, если даже война продлится так долго. Что, соответствует это вашему анархо‑квеллистскому подходу к униженным и оскорбленным?
Теперь уже я недоуменно поднял бровь:
– Это натяжка. Хэнд, вы назвали три практически не связанные философии. И я не подписан ни на одну. Но раз спросили, выглядит ли это предложение хорошей альтернативой смерти, отвечу, что выглядит. На их месте я бы согласился.
Хэнд вяло отреагировал:
– Почему голосуешь за мир? Это что, достаточная гарантия?
– Да потому, что в Заубервилле у меня нет ни родственников, ни друзей. Проверь по базе данных.
Хэнд посмотрел на меня.
– Шутишь?
Я пожал плечами.
– Не вижу ничего смешного в идее стереть с лица земли целый город. По крайней мере сейчас. Вот так, наверное.
– А‑а… Понятно. Приступ сомнений на почве морали, или я не прав?
Я едва улыбнулся:
– Не говори ерунду, Хэнд. Я солдат.
– Да, и об этом стоит помнить, Ковач, так что не сбрасывай пар на меня. Как уже сказано, я не призываю к удару по Заубервиллю. Есть более простые возможности.
– Пока нет.
Я бросил копию обратно через стол, стараясь не думать о ней как о гранате.
– Ладно, пойдем дальше. Сколько времени проработает аппарат психохирургии?
Психохирурги утверждают, будто наше «Я» раскрывается именно во сне, а не в реальности. Включая оргазм или мгновение перед смертью. Наверное, именно этим объясняется бессмысленность нашей жизни. Определенно, нам требуется умение быстро вправлять мозги.
Аппарат психохирургии, загруженный исходными из компьютера «Мандрагоры», нашими требованиями к солдатам и условием отсутствия связи с Заубервиллем, обработал оставшиеся семь килограммов функциональной человеческой психики менее чем за четыре часа. |