|
"Дикая герцогиня" - так прозвали ее в Мекленбурге. От пьянства, от распутства герцогиня Екатерина распухла, разнесло ее вширь. Хохочет, пьет да еще вот дерется - как мужик, кулаками, вмах... А что с нее взять-то? Ведь она - дикая... Феофан Прокопович - гость в Измайлове частый и почетный. Забьется в угол хором, горбоносый и мрачный, посматривает оттуда на разные комедийные действа... Вот и сегодня - тоже. "О, свирепый огнь любви!" - сказала прекрасная Аловизия. "О, аз вижу земной рай!" - отвечал маркиз Альфонсо. "Я чаю ад в сердце моем". - "Хощу любити и терпети", - провыл маркиз (треснуло тут что-то - это фрейлина раскусила орешек). "Хощу вздыхати и молчати". - "Прости, прекрасная арцугиня", - отвечал маркиз (а рядом с Феофаном кто-то с хрустом поспешно доедал огурчик соленый). "Прошу, - сказал маркиз, - изволь выразуметь". - "Чего вы изволите?" - удивилась прекрасная Аловизия. "А что вы говорить хощете?.." Веселая комедия "Честный изменник, или Фридрих фон Поплей и Аловизия, супруга его" закончилась. Феофан Прокопович крякнул, потянул за шнур кисет с часами. Тянул-тянул-тянул, но часики не вытягивались. Так и есть: обрезали. От часов остался один лишь шнурок на память вечную - неизбытную... Ах, так вас всех растак! Стуча клюкою, косматый и лютый, встал непременный член Синода перед Дикою герцогиней Мекленбургской: - Голубка-царевна, уж ты не гневайся. Токмо опять обшептали меня людишки твои. Кой раз смотрю у вас материи комедийные - и по вещам одни убытки терплю. Плохо ты дерешь свою челядь... Ближе к вечеру вздохнули у ворот запаренные кони, девки припали ртами к замерзшим окнам - оттаивали дырки для глаза: - Батюшки, красавчик-то какой... Охти, тошно мне! Сбросив в сенях плащ, залепленный снегом, легко и молодо взбежал наверх граф Рейнгольд Левенвольде - посланник курляндский и камергер русский. Разлетелся нарядным петухом перед герцогиней, ногою заметал мусор, тыкалась сзади тонкая шпажонка. - Миленькой.., сладкой-то, - пищали по углам девки. Пахло в закутах водкой и потом. Пьяные лакеи храпели под лавками. С полатей соскочила слепая вещунья вдова матросская. - Сказывай паролю мне! - крикнула. - Не то из ружья бабахну! - Никитишна, - велела ей герцогиня, - а ну при-ударь-ка! Старуха, вихляясь, пустилась в пляс. Крутились нечистые лохмотья ее, посол кланялся, а Дикая смеялась. Провела она гостя во фрейлинскую. Полунагие, вприжим-ку одна к другой, лежали фрейлины. С просыпу терли глаза. Одна из них (совсем еще ребенок) громко заплакала... Герцогиня залучила посла в свои покои, завела разговор с ним - семейный: - А что сестрица моя на Митаве? Пишет ли вам? Левенвольде передал на словах: не лучше ли, сказал посол, Анне Иоанновне самой приехать на свадьбу царя в Москву, чтобы подарки иметь, но разрешат ли ей выехать из Митавы господа верховные министры, которые очень строги и денег не дают больше... Мекленбургская дикарка погрозила красавцу пальцем: - А вы, граф, все шалите? Говорят, с Наташкой Лопухиной? Пальчиком, осторожно, Левенвольде стукнул ее по груди. - Пуф-пуф, - сказал он, играючись... Выехал из села уже за полночь. При лунном свете достал даренный впопыхах камень. Присмотрелся к блеску граней: - Дрянь! - и выбросил любовный дар за обочину... *** Вот из этого села Измайлова, словно из яйца, давно протухшего, и вылупилась герцогиня Анна Иоанновна, что сидела, словно сыч, вдали от России - на Митаве. |
