Даниил Федорович еще не успел произнести ни единого слова, ни дать ни намека, ни полунамека, а впереди него на два дня пути уже мчался будоражащий кровь любого казака волнительный клич:

    -  На татар! Поход на басурман сбирается! Кто хочет за христианскую веру быть посажен на кол, кто хочет принять всякие муки за святой крест - приставай к нам!

    К тому, когда Даниил Федорович добрался до Белой Церкви, что уже десятый год считалась столицей донского казачества, вокруг него - позади, впереди, на левом берегу Дона - уже успело собраться никак не менее сорока сотен казаков, а по реке следом за его челнами плыло еще полсотни стругов.

    Донская столица мало чем отличалась от обычного татарского стойбища: сотни войлочных шатров, орущие верблюды, блеющие овцы, всепроникающий запах кислятины и конского пота. Правда, здесь стояло несколько рубленных часовен, церквей и один настоящий большой каменный храм, сложенный из оштукатуренного известняка: та самая Белая церковь, выходящая главными вратами на центральную площадь, и с огороженным частоколом обширным подворьем, на котором виднелись крыши еще нескольких домов.

    Остановившись перед храмом, Даниил Федорович скинул шлем и подшлемник, широко перекрестился на висящую над входом икону, низко поклонился, вошел внутрь. На площади, в ожидании, пока московский гость выйдет наружу, начал скапливаться народ - в свободных рубахах, широких шароварах и замысловато намотанными на пояс длинными матерчатыми поясами, поперек которых, на животе, была засунута сабля, а иногда - и пара длинных кинжалов.

    Наконец боярин вышел, причем в сопровождении священника. Остановившись на ступенях, Адашев снова широко перекрестился, поклонился на три стороны и громогласно объявил:

    -  Люди православные! По указанию государя Ивана Васильевича и с благословения митрополита Московского отправляюсь я ныне воевать земли басурманские, татарские! Посему и клич бросаю: а пойдете ли вы со мной в поход священный?

    -  Любо!!! - с облегчением заорало в толпе сразу несколько голосов. - Любо! Пойдем с тобой боярин!

    -  Пойдем! - поддержали и другие казаки. - Смерть неверным!

    Тут же мимо московского гостя выступил вперед отец Григорий, поднял тяжелый золотой крест:

    -   То есть повинность наша, братия, и каждого христианина за веру умрети,  - казаки начали опускаться на колени, креститься покорно склонив голову. - За що от Господа в Троицы Светой Единого гойную и стократную заплату в небе одержати рачиш.

    -  Господи, спаси, помилуй и сохрани… - тихо завторили ему сотни голосов.

    Адашев тоже перекрестился, одними губами читая молитву, и сделал условный знак холопам, чтобы выкатывали сгруженное с ладей пшеничное вино.

    Дело шло к быстрому завершению. Только что он выиграл самое главное - право командовать войском. Кичащиеся своей вольностью казаки никогда не принимали присланных царем воевод, а посему ему пришлось пойти на маленькую хитрость - не просить признать себя воеводой, а позвать казаков присоединиться к нему. Дальше он разберется уже с сотниками, или атаманами кругов, или головами - и как там они еще своих главарей называют? Однако нужно было дать понять этим разбойникам, что и их мнение учитывается в предстоящем походе, что и от них зависит общий успех.

    Выждав, пока затихнут молитвы, дьяк снова поднял руку:

    -  Вопрос у меня есть к вам, православные! Кому флот походный доверить? Кто ладьи через море поведет? Кто повезет нас всех басурман проклятых бить?

    Казаки замерли в мучительных раздумьях, и стало слышно, как поскрипывают камушки под приближающейся объемной бочкой.