«Пневматолит» – это означало «камень в легких». Неплохая дразнилка, с намеком на детскую привычку ковырять в носу. Оба корня в этом слове были латинские, поэтому Элиот его без труда перевел.

– А тебе бы следовало обновить свои познания о тафономических черепно‑мозговых процессах, – съязвил в ответ Элиот. – Но видимо, в твоем состоянии трудновато ясно мыслить.

Фиона наморщила лоб.

Она была уверена, что сумеет понять эти слова. Тафономический… От слова «тафономия» – наука об образовании окаменелостей. Следовательно, Элиот фактически обозвал ее «каменной башкой». Что ж, он заработал призовые очки.

Но как бы то ни было, «словарные дразнилки» помогли Элиоту и Фионе хоть на пару минут вернуться в прежнюю жизнь, где не было ни богинь с богами, ни падших ангелов – ничего необычнее их самих, периодически пытавшихся позлить друг дружку.

– Отлично, – похвалила брата Фиона и принялась обдумывать новую дразнилку.

Но она не успела произнести ни слова. На них упала тень.

Это была Одри – хладнокровная и готовая командовать, как обычно. Но что‑то изменилось в ее взгляде. Появилось немного нежности? Или просто у нее обветрились веки?

– Пора, – сказала она. – Идемте.

Элиот вскочил на ноги. От волнения у него засосало под ложечкой, но ему ужасно хотелось, чтобы все поскорее закончилось – так или иначе.

Одри протянула руку и поправила воротник его рубашки поло.

Элиота дядя Генри тоже снабдил одеждой: черная рубашка, темно‑синий пиджак‑блейзер, брюки цвета хаки. Все новенькое и превосходно подходящее по размеру. Элиот, до этого носивший только вещи, сшитые Си, чувствовал себя непривычно.

Они пошли по крытой галерее. С одной стороны поднимались стены палаццо дяди Генри с ионическими колоннами и французскими окнами, а с другой под отвесным обрывом пенилось море, над которым парили чайки.

– У нас есть вопросы, – сказал Элиот, посмотрев на Одри. – О семействе, о тебе, о нас.

– Теперь у нас будет достаточно времени для этого, – ответила Одри.

Сенат принял решение в их пользу? Или просто она выработала какую‑то новую тактику ухода от прямого ответа? Одри остановилась и посмотрела на Элиота и Фиону.

– Мне жаль, что вам пришлось пройти через все это. Испытания… – Она отвела взгляд. – И все остальное.

Элиот ни разу не слышал, чтобы она высказывала сожаление о чем‑то. И ему вдруг стало жаль ее. Почему – он сам не мог понять. Ведь это им с Фионой всю жизнь лгали. Но Одри… его мать, по‑видимому, тоже страдала.

Он взял ее за руку и сжал.

Мать в ответ сжала его руку.

Фиона вздохнула и тоже взяла Одри за руку.

Они шли вместе, пока не добрались до узкого каменного моста, переброшенного на маленький остров. Под мостом бушевало море, из воды торчали острые скалы.

В первый раз Элиоту было очень страшно ступить на этот мост, а сейчас он без раздумий и колебаний пошел вперед и вскоре оказался на темном песке по другую сторону от моста.

Фиона и Одри прошли следом за ним.

Элиот услышал гул множества голосов. Когда они поднялись на холм, он остановился, увидев амфитеатр, в котором находилось не менее двух сотен человек. Все они мгновенно умолкли и посмотрели на него.

Вот тут Элиоту стало страшно.

Здесь собрались не только сенаторы, которые должны были решить их судьбу. Похоже, сюда явилась вся Лига бессмертных.

От их взглядов Элиот почувствовал себя маленьким, неловким, неуверенным, но он овладел собой, выпрямился во весь рост, расправил плечи и посмотрел на всех, кто находился в амфитеатре, так же горделиво, как они смотрели на него. Что ж, пусть судят его, если хотят.