Как Грейс и предполагала, Бен не позвонил в полицию.

– Понимаете, для Анны нехарактерно пропадать таким образом, – продолжила Грейс. – Я знаю, совершеннолетних объявляют в розыск только через сутки… Но я чувствую, с ней что-то произошло!

– Ладно, – сказал полицейский, – не волнуйтесь. Сейчас я кого-нибудь позову записать ваши показания. Не возражаете?

– Нет.

– Вы не могли бы представиться?

– Грейс Гудвин.

– Грейс Гудвин? – Он внимательно посмотрел на нее. Грейс отчего-то стало неуютно, и она опустила голову, успев заметить румяные щеки полицейского, с которых еще не исчез летний загар.

Под взглядом этого человека ее тело будто загоралось. Так на Грейс уже давно никто не смотрел, даже муж. Особенно муж…

– Да, – наконец ответила она, подняв голову. Взгляд полицейского стал серьезным, он пытался ее вспомнить.

Грейс не брала фамилию мужа, пожелав остаться Гудвин, поскольку была последней в своем роду. Когда не стало отца, она поняла, что правильно поступила, отказав Грэму, просившему, чтобы она стала Парсон.

– Вы живете в этом городе? – спросил он.

– Я вернулась в Клируотер в августе, – объяснила Грейс. – Мои детство и юность прошли здесь, а когда мне было семнадцать лет, мы перебрались в Австралию.

Полицейскому было лет сорок пять – точно не одноклассник, однако и Грейс он казался смутно знакомым.

– Мне показалось, я вас узнал, но, наверное, я ошибся, – произнес он. – Значит, вы к нам из Австралии? – Он улыбнулся. – Не понимаю, что заставило вас вернуться в этот старый городишко!

Полицейский засмеялся и жестом предложил Грейс подождать на стуле в углу.

Она хотела ответить «Мой муж…», но что-то ее остановило, и она вспомнила отца, который примерно так же отзывался о Клируотере. «Мир гораздо больше этого старого городишки, Грейс, – сказал он, стоя на пороге ее комнаты, пока Грейс собирала чемодан в Австралию, в слезах после разговора с Анной, тоже безутешной от скорой разлуки. – Поэтому мы отсюда и уезжаем».

Грейс всегда знала, что судьба предназначила ее отца для больших дел, и втайне недоумевала, почему он застрял в Клируотере. Она не удивилась, когда по возвращении в Англию отец решил, что они поселятся в Лестере, поближе к его сестре.

«Действительно, ни к чему замыкаться», – чуть слышно проговорила Кэтрин. Она, в отличие от дочери, безропотно следовала за своим Генри повсюду. Ее-то в Клируотере все устраивало, разве что не покидало ощущение, что рано или поздно здесь непременно случится нечто плохое. Мать всегда «чувствовала это печенкой», и у Грейс мурашки бежали по коже и от этой фразы, и от привычки Кэтрин перебирать деревянные бусы на шее, как четки.

Еще задолго до отъезда мать твердила:

– В этом городке что-то не то, Генри, помяни мое слово.

Отец на это лишь снисходительно усмехался.

Конечно, когда весь Клируотер искал пропавшую девочку-подростка, многие жители могли сказать то же самое, но Грейс хотелось услышать не это. Они с Анной, с огромными от страха глазами, сидели на корточках на верхней площадке лестницы и, вцепившись в перила, подслушивали разговор родителей.

– Я давно чувствовала, я говорила – здесь пахнет бедой, – шептала Кэтрин мужу, и Грейс с Анной приходилось напрягать слух. – Еще до Хизер… – Она не закончила фразы, не желая навлечь на дом беду, произнеся здесь имя Хизер Керр. Суеверий у Кэтрин было много – можно подумать, из-за простого разговора она рисковала оказаться в положении безутешной приемной матери Хизер.