|
- Ты зови есаула-то, Иннокентий, - мягко велел секретарю Долгорукой. - Вот ведь горе какое. В комнату, чеканя шаг и звеня шпорами, вошел давешний лихой офицер, что не пожелал в гостинице броситься в объятья Эрасту Петровичу. Теперь он был чисто выбрит, в парадном лейб-казацком мундире и при целом иконостасе крестов и медалей. - Ваше высокопревосходительство, старший ординарец генерал-адъютанта Михал Дмитрича Соболева есаул Гукмасов! - представился офицер. - Горестная весть... - Он сделал над собой усилие, дернул разбойничьим черным усом и продолжил. - Господин командующий 4-ым корпусом прибыл вчера из Минска проездом в свое рязанское имение и остановился в гостинице "Дюссо". Сегодня утром Михал Дмитрич долго не выходил из номера. Мы забеспокоились, стали стучать - не отвечает. Тогда осмелились войти, а он... - Есаул сделал еще одно титаническое усилие и добился-таки, договорил, так и не дрогнув голосом. - А господин генерал в кресле сидит. Мертвый... Вызвали врача. Говорит, ничего нельзя сделать. Уж и тело остыло. - Ай-ай-ай, - подпер щеку губернатор. - Как же это? Ведь Михаил Дмитриевич молод. Поди, и сорока нет? - Тридцать восемь ему было, тридцать девятый, - тем же напряженным, вот-вот сорвется, голосом доложил Гукмасов и быстро заморгал. - А что за причина смерти? - спросил Караченцев, нахмурившись. - Разве генерал болел? - Никак нет. Был здоров, бодр и весел. Врач предполагает удар либо паралич сердца. - Ладно, ты иди, иди, - отпустил ординарца потрясенный известием князь. - Все, что нужно, сделаю и государя извещу. Иди. - А когда за есаулом закрылась дверь, сокрушенно вздохнул. - Ох, господа, теперь начнется. Шутка ли - такой человек, любимец всей России. Да что России - вся Европа Белого Генерала знает... А я к нему сегодня с визитом собирался... Петруша, ты отошли депешу государю императору, ну, сам там сообразишь. Нет, наперед покажи мне. А после распорядись насчет траура, панихиды и... Ну, сам знаешь. Вы, Евгений Осипович, порядок мне обеспечьте. Как слух пройдет, вся Москва к Дюссо хлынет. Так смотрите, чтоб никого не передавили, расчувствовавшись. Я москвичей-то знаю. И чтоб чинно все было, прилично. Обер-полицеймейстер кивнул и взял с кресла папку для доклада. - Разрешите идти, ваше сиятельство? - Ступайте. Охо-хо, шуму-то, шуму-то будет. - Князь вдруг встрепенулся. - А что, господа, ведь, пожалуй, и государь прибудет? Непременно прибудет! Ведь не кто-нибудь, сам герой Плевны и Туркестана Богу душу отдал. Рыцарь без страха и упрека, недаром Ахиллесом прозван. Дворец кремлевский надо подготовить. Это уж я сам... Хуртинский и Караченцев подались к двери, готовые к исполнению полученных поручений, а коллежский асессор как ни в чем не бывало сидел в кресле и смотрел на князя с некоторым недоумением. - Ах да, голубчик Эраст Петрович, - вспомнил про новенького Долгорукой. - Не до вас теперь, сами видите. Вы уж пока обвыкайтесь. Ну, и будьте близко. Может, поручу что-нибудь. Дела всем хватит. Ох, беда, беда... - А что же, ваше сиятельство, расследования не б-будет? - внезапно спросил Фандорин. - Такое значительное лицо. И смерть странная. Надо бы разобраться. - Какое еще расследование, - досадливо поморщился князь. - Говорят же вам, государь прибудет. - Я однако же имею основания предполагать, что здесь дело нечисто, - с поразительным спокойствием заявил коллежский асессор. Его слова произвели впечатление разорвавшейся гранаты. - Что за нелепая фантазия! - вскричал Караченцев, разом утратив к молодому человеку всякую симпатию. - Основания? - презрительно бросил Хуртинский. - Какие у вас могут быть основания? Откуда вы вообще можете что-либо знать? Эраст Петрович на надворного советника даже не взглянул, а обратился прямо к губернатору: - Изволите ли видеть, ваше сиятельство, по случайности я остановился как раз у Дюссо. Это раз. Михаила Дмитриевича я знаю с д-давних пор. |
