|
Почувствовал, как горячее дыхание жжет мне шею. Упершись руками в колени, я подался вперед. - Ox, - простонал он еще громче. Так мог молить о помощи кто-то падающий со скалы или пловец, застигнутый штормом далеко от берега. - Ох! Дождь уже лил вовсю, большой красный трамвай, грохоча, мчался в ночи через луга, поросшие, мятликом, а дождь барабанил по окнам, и капли, стекая по стеклу, скрывали от глаз тянувшиеся вокруг поля. Мы проплыли через Калвер-Сити, так и не увидев киностудию, и двинулись дальше, - неуклюжий вагон гремел, пол под ногами скрипел, пустые сиденья дребезжали, визжал сигнальный свисток. А на меня мерзко пахнуло перегаром, когда сидевший сзади невидимый человек выкрикнул: - Смерть! Сигнальный свисток заглушил его голос, и ему пришлось повторить: - Смерть... И опять взвизгнул свисток. - Смерть, - раздался голос у меня за спиной. - Смерть - дело одинокое! Мне почудилось - он сейчас заплачет. Я глядел вперед на пляшущие в лучах света струи дождя, летящего нам навстречу. Трамвай замедлил ход. Сидевший сзади вскочил: он был взбешен, что его не слушают, казалось, он готов ткнуть меня в бок, если я хотя бы не обернусь. Он жаждал, чтобы его увидели. Ему не терпелось обрушить на меня то, что его донимало. Я чувствовал, как тянется ко мне его рука, а может быть, кулаки, а то и когти, как рвется он отколошматить или исполосовать меня, кто его знает. Я крепко вцепился в спинку кресла передо мной. - Смерть... - взревел его голос. Трамвай, дребезжа, затормозил и остановился. "Ну давай, - думал я, - договаривай!" - ..дело одинокое, - страшным шепотом докончил он и отодвинулся. Я услышал, как открылась задняя дверь. И тогда обернулся. Вагон был пуст. Незнакомец исчез, унося с собой свои похоронные речи. Слышно было, как похрустывает гравий на дороге. Невидимый впотьмах человек бормотал себе под нос, но двери с треском захлопнулись. Через окно до меня еще доносился его голос, что-то насчет могилы. Насчет чьей-то могилы. Насчет одиночества. Трамвай дернулся и, лязгая, понесся дальше сквозь непогоду, мимо высокой травы на лугах. Я поднял окно и высунулся, вглядываясь в дождливую темень позади. Я не мог бы сказать, что там осталось - город, полный людей, или лишь один человек, полный отчаяния, - ничего не было ни видно, ни слышно. Трамвай несся к океану. Меня охватил страх, что мы в него свалимся. Я с шумом опустил окно, меня била дрожь. Всю дорогу я убеждал себя: "Да брось! Тебе же всего двадцать семь! И ты же не пьешь". Но... *** Но все-таки я выпил. В этом дальнем уголке, на краю континента, где некогда остановились фургоны переселенцев, я отыскал открытый допоздна салун, в котором не было никого, кроме бармена - поклонника ковбойских фильмов о Хопалонге Кэссиди, которым он и любовался в ночной телепередаче. - Двойную порцию водки, пожалуйста. Я удивился, услышав свой голос. Зачем мне водка? Набраться храбрости и позвонить моей девушке Пег? Она за две тысячи миль отсюда, в Мехико-Сити. А что я ей скажу? Что со мной все в порядке? Но ведь со мной и правда ничего не случилось! Ровно ничего, просто проехался в трамвае под холодным дождем, а за моей спиной звучал зловещий голос, нагонял тоску и страх. |
