И под конец я услышал произнесенное шепотом имя, нацарапанное на стене, произнесенное дважды, трижды, как будто старушка с канарейками иероглиф за иероглифом разбирала египетские письмена.
Когда Крамли с усталым лицом спустился, он выглядел так, будто сапожные лапы переместились ему в желудок.
- Бросаю это дело! - заявил он. Я ждал.
- "Восшествие Хирохито на престол", - процитировал Крамли старую газету, которую только что увидел на дне клетки.
- Аддис-Абеба? - добавил я.
- Неужели это и впрямь было так давно?
- Теперь вы все видели своими глазами, - сказал я. - Что же вы думаете?
- Что я могу думать?
- А вы не прочитали по ее лицу? Не заметили?
- Чего?
- Она следующая.
- Что?
- Да это же ясно по ее глазам. Она знает, что кто-то стоит в холле. Он поднимается к ее комнате, но не входит, а она просто ждет и молит, чтобы вошел. Меня холод пробирает, не могу согреться.
- То, что вы оказались правы насчет бумажного мусора и трамвайных билетов, то, что нашли, где жил старик, и установили, кто он, еще не делает вас чемпионом по гаданию на картах таро. Вас, значит, холод пробирает? Меня тоже. Только из ваших подозрений и моего озноба каши не сваришь, особенно если крупа отсутствует!
- Вы не пришлете сюда полицейского? Ведь через два дня ее не станет.
- Если мы начнем приставлять полицейского к каждому, кому суждено умереть через два дня, у нас больше не будет полиции. Вы хотите, чтобы я учил моего шефа, как ему распоряжаться своими людьми? Да он спустит меня с лестницы и мой жетон отправит следом. Поймите же - она никто, мне противно это говорить, но так считает закон. Будь она хоть кем-то, может, мы и поставили бы охрану...
- Тогда я сам.
- Думайте, что говорите. Вам ведь когда-то понадобится поесть или поспать. Вы не сможете торчать здесь неотлучно. В первый же раз, когда вы побежите за сосиской, он, кто бы это ни был, если действительно он существует, войдет. Она чихнет, и ей конец. Да не приходит сюда никто! Просто ветер по ночам гоняет комки шерсти и волос. Сначала это услышал старик, теперь - миссис Канарейка.
Крамли перевел взгляд на длинную темную лестницу, туда, где уже не пели птицы, не было весны в горах, бездарный органист в незапамятном году не аккомпанировал своим маленьким желтым певцам.
- Дайте мне время подумать, малыш, - сказал Крамли.
- И дать вам время стать соучастником убийства.
- Опять вы за свое. - Крамли с такой силой распахнул дверь, что петли взвыли. - И как это получается, что вы мне почти что нравитесь и тут же я злюсь на вас, как черт?
- Кто же в этом виноват?
Но Крамли уже ушел.
***
Крамли не звонил двадцать четыре часа.
Стиснув зубы так, что они чуть не начали крошиться, я взнуздал свой "Ундервуд" и стремительно загнал Крамли в каретку.
"Говори!" - напечатал я.
- Как получилось, - отозвался Крамли откуда-то изнутри моей чудесной машинки, - что вы мне то нравитесь, то я злюсь на вас, как черт?
Потом машинка напечатала: "Я позвоню вам, когда старушка с канарейками умрет".
Как вы понимаете, я еще много лет тому назад липкой лентой приладил к своему "Ундервуду" две бумажки. |