|
Старику, когда мы входили в морг, было восемьдесят два года, когда выходили - не меньше ста десяти, он даже не мог больше опираться на трость. Глаза погасли, и он не стал отбиваться, когда мы помогали ему добраться до машины. Не умолкая, он причитал: - Боже мой, Боже мой, кто же это его так безобразно обстриг? И когда? - Он нес чепуху, чтобы хоть как-то отвлечься. - Это вы умудрились? - восклицал он, ни к кому не обращаясь. - Кто это сделал? Кто? Я знал, но ничего не сказал. Мы вытащили старика из машины и подвели к тому месту на холодной скамье, где он сидел всегда и где его ждали другие старики, делая вид, будто не заметили нашего возвращения. Они сидели, устремив глаза кто в потолок, кто в пол, им не терпелось, чтобы мы ушли, а они смогли бы решить, как поступить - отвернуться от изменника, каким стал для них их старый друг, или придвинуться к нему поближе и согреть своим теплом. Мы с Крамли пребывали в глубоком молчании, пока ехали к дому, где продавались канарейки. К дому все равно что пустому. Я остался за дверью, а Крамли зашел в комнату старика взглянуть на голые стены и прочесть бесконечно повторявшееся имя "Уильям, Уилли, Уилл, Билл, Смит, Смит, Смит", нацарапанное стариком в надежде обрести бессмертие. Выйдя, Крамли оглянулся на удручающе пустую комнату. - Господи Боже, - пробормотал он. - Вы прочли, что написано на стене? - Прочел все. - Крамли огляделся и с неудовольствием осознал, что так и не отошел от двери и смотрит в комнату. - "Он стоит в холле". Кто там стоял? - Крамли обернулся и смерил меня взглядом. - Вы? - Вы же знаете, что не я, - сказал я, попятившись. - Полагаю, я мог бы арестовать вас за взлом и проникновение. - Но вы этого не сделаете, - нервно ответил я. - Эта дверь и все двери в доме не запираются годами. Любой может войти. Кто-то и вошел. - Откуда я знаю, что это не вы нацарапали своим собственным ногтем эти чертовы слова на стене для того только, чтобы у меня волосы встали дыбом и чтобы я поверил в вашу абракадабру? - Почерк на стене дрожащий - ясно, что царапал старик. - Вы могли подумать об этом заранее и подделать каракули. - Мог, но не подделал. Боже мой, что нужно, чтобы убедить вас? - Больше, чем мурашки у меня на коже, вот что я вам скажу. - Тогда, - я снова засунул руки в карманы и сжал кулаки, водоросли все еще были спрятаны и ждали своего часа, - тогда остальное наверху. Поднимитесь. Посмотрите сами. А когда спуститесь, расскажете, что увидели. Крамли склонил голову набок, снова по-обезьяньи посмотрел на меня, вздохнул и стал медленно подниматься по лестнице, словно старый продавец обуви, несущий по сапожной лапе в каждой руке. На площадке он долго стоял, как лорд Карнарвон перед гробницей Тутанхамона. Потом вошел. Мне казалось, я слышу, как призраки старых птиц шелестят крыльями, рассматривая его. Слышу шепот мумии, встающей из речного песка. Но это встрепенулась у меня в душе старая подружка - муза, жаждущая сенсаций. На самом же деле я слышал, как Крамли ступает по песку, покрывавшему пол в комнате старухи и заглушавшему его шаги. Вот он дотронулся до клетки - раздался металлический звон. Потом я услышал, как он наклоняется, чтобы ухом уловить ветер времени, доносящийся из пересохшего изболевшегося рта. И под конец я услышал произнесенное шепотом имя, нацарапанное на стене, произнесенное дважды, трижды, как будто старушка с канарейками иероглиф за иероглифом разбирала египетские письмена. |
