— Поняла-поняла, — закивала она. — Пойдем, Руслан, тебе лежать надо, пойдем.

Как ни странно, сыночек послушно пошел с мамой.

— Не слушайте его, — поморщилась Роза Викентьевна. — Руслан уже сто лет Наташу ненавидит. Они с Татой на первом, кажется, курсе были, когда он… — старуха запнулась, подбирая слово.

— У них роман был? — удивилась я.

— Да нет, что вы, какой роман. Просто он…

— Под юбку к ней полез?

— Ну да, — она, вздохнув, покивала. — Он же слова «нет» не понимает, сами видите, какой. Наташа ему и… двинула. От души так двинула. Вот Руслан с тех пор и злится.

— Роза Викентьевна, именно вы, как я понимаю, не верите, что смерть Таты — несчастный случай или, тем паче, самоубийство?

— Да, Рита. Я… Как бы вам объяснить. Герочка у меня учился, — она покосилась на дверь, видимо, опасаясь возвращения Нины Борисовны. А я даже не сразу поняла, что Герочкой она называет моего шефа. — И сейчас навещает, про вас рассказывал. Понимаете, мне нужно знать… — она опять запнулась.

— Вы думаете, что это мог Руслан сделать?

— Нет. Не знаю. После таточкиной свадьбы он бешеный стал: отдай мне квартиру, не могу больше на ваши старые рожи смотреть! А я… Конечно, муж у Таты вполне обеспеченный, но ведь в жизни все бывает. Я хотела, чтобы у ее детей было жилье. Хотела правнуков дождаться и им квартиру отписать. А когда… когда Таточка погибла, Руслана весь день не было, и не ночевал, утром только пришел, весь какой-то… То ли с похмелья, то ли побитый… Видите, как Нина над ним кудахчет… Нет, все-таки — нет. Я много думала в эти дни… Руслан, конечно, совершенно неуправляемый, видит только себя, но… Он, знаете, очень примитивный. Вспылить, ударить, даже придушить — да, возможно. Но задумать, выследить и аккуратно исполнить… Нет, он на это не способен. Да и потом… Тата его и в квартиру не пустила бы…

Уходя от Голубкиных, я пребывала в еще большей растерянности, нежели до визита.

Вот черт побери! Делать-то теперь чего? Дипломат из меня, как из змеи балерина.

Продолжая чертыхаться, я спустилась вниз.

Из угла перед подъездной дверью выдвинулось что-то большое, темное и схватило меня за воротник…

— Ты! Не лезь в это дело, поняла? Сдохла Татка, туда ей и дорога, теперь бабка квартиру мне отдаст, никуда не денется, с собой-то не заберет! — «оно» загоготало и тряхнуло меня за шкирку (как щенка!), довольно чувствительно приложив к стенке. — А ты не лезь! Поняла?

Я пискнула что-то невнятное, и «оно» исчезло. Я вывалилась на улицу. Вся сцена продолжалась… ну… полминуты, я даже испугаться не успела, не то что крикнуть или стукнуть. Да и стукнешь такого, пожалуй, — он в два раза меня крупнее.

Свеча горела на столе…

Яблочков

За окном, как и полагается в феврале, мело. Я тупо смотрела в снежную муть, ибо в голове было ничуть не яснее. Когда Ильин, порычав для порядка, сообщил, что в день смерти Таты Руслан с утра ухитрился надраться до поросячьего визга, после чего буянил возле здания, где разместился офис Каменщикова, и к часу дня был заперт в «обезьяннике» ближайшего отделения милиции, откуда вышел лишь на следующее утро, — в моей черепушке все смешалось не хуже, чем в доме Облонских. Ну ведь так все складывалось! И вот пожалуйста!

В голову лезла всякая белиберда. Интересно, у Розы Викентьевны хотя бы сиделка есть, или Нина Борисовна все в одиночку крутится? И мать-старуху обихаживает, и сыночка своего отмороженного. Есть женщины в русских селеньях…

И Наташа-Клеопатра что-то темнит.