– Не понимаю зачем. Мы его почти не видим из за всех этих репетиций. Вместе с Калли.

– У нее большой талант, кстати сказать.

– Огромный. Я считал Николаса одаренным парнем, но она – настоящая звезда.

– Тим… ты не жалеешь… что Китти ушла из труппы?

– Нет, конечно. Не начинай.

– Я не начинаю. Правда.

Он и правда не начинал. Эйвери выдержал первый поистине сокрушительный удар по отношениям, которые были смыслом его существования, и теперь где то в глубине души ощущал незыблемое спокойствие. Он сам не вполне это понимал. Он отнюдь не был уверен, что Тим больше не собьется с пути. Или что он сам в будущем не собьется с пути (хотя это казалось ему чрезвычайно маловероятным). Его личность словно бы научилась существовать в каком то дополнительном измерении, которое поглощало или сглаживало обиды и неприятности. В очередной раз Эйвери порадовался такому неожиданно благополучному исходу дела и тому факту, что он по прежнему живет полной жизнью, и улыбнулся.

– Чего такой довольный?

– Ничего.

– На тебя смешно смотреть.

– Ну… Я просто подумал, как приятно, что для хороших все закончилось хорошо, а для плохих – плохо.

– Я думал, такое бывает только в книжках.

– Не только, – сказал Эйвери и налил еще вина.

– Подбросите меня?

Барнаби и Трой собирались уходить из отделения. Трой, туго затянув пояс на плаще, вынул блестящую пачку сигарет и уже предвкушал первую затяжку. Барнаби надел пальто и добавил:

– Вам как раз по пути.

Сержант ничего не ответил, и старший инспектор сказал:

– Можете курить, если хотите.

«Ничего себе. В собственной машине. В свободное время. Тысяча благодарностей».

Трой заметил, как брови начальника, сегодня больше обычного похожие на растрепанную щетку для мытья посуды, вопросительно поднялись.

– А где ваш «орион», сэр?

– Джойс отвезла его на техосмотр.

– Только я не сразу домой… я собираюсь завернуть в «Золотых лебедей».

Брови поднялись еще выше.

– Это пивная, – объяснил Трой. – На Аксбридж роуд.

– Ну и отлично. В такой вечер я бы выпил чего нибудь согревающего.

– Вообще то… – Трой покраснел, взялся за ручку дверцы и продолжил объяснение: – На самом деле это не пивная… я пошутил… это что то вроде сауны… понимаете?

Барнаби взглянул на сержанта. И все понял.

– Да. Извините, Трой. Я не всегда соображаю так медленно. Сегодня выдался долгий день.

– Да, сэр.

Молодой человек хотел было сесть в машину, но на полпути неуклюже и вместе с тем вызывающе повернулся к Барнаби.

– Дело то ведь закрыто.

– Да, да. То, как вы проводите свободное время, – ваше личное дело.

Трой продолжал пребывать в нерешительности, и старший инспектор добавил:

– Если вы ждете одобрения, то стойте тут, пока у вас маргаритки не вырастут из задницы.

– Тогда спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи, сержант.

Когда дверца захлопнулась, Барнаби сказал:

– Передавайте привет Морин.

Ему вспомнилась одна бродвейская песенка, при мысли о которой ему вспоминался театр как таковой, при мысли о котором ему вспоминался театр Лэтимера, при мысли о котором ему вспоминался Гарольд, о котором он старался не вспоминать, и это у него вполне получалось, особенно когда выдавался занятой день. «В конце концов, – повторял он себе раз за разом, – арестован очередной преступник, вот и все».