Мы сели за стол, и Эльзи сказала:

– Но я думала, штандартенфюрер, что у вас в подчинении тоже лагерь.

– С той разницей, – ответил Кельнер, развертывая салфетку, – что у меня нет, как у вашего мужа, постоянных заключенных. Они все у меня... – он криво усмехнулся, – транзитом.

Эльзи удивленно взглянула на него, а он продолжал:

– Надеюсь, вам не очень недостает родины‑матери, сударыня? Польша – тоскливый край, не так ли? Но это, будем надеяться, скоро кончится. Наши войска продвигаются так стремительно, что уже недалек тот день, когда мы будем на Кавказе. Война не затянется.

– На этот раз мы покончим с ними до зимы, – сказал я. – Все здесь так думают.

– Месяца через два, – поддакнул Кельнер.

– Еще немного мяса, штандартенфюрер? – предложила Эльзи.

– Нет, благодарю вас, сударыня. В мои годы... – он усмехнулся, – надо уже следить за своей фигурой.

– О! Вы еще молоды, штандартенфюрер, – любезно возразила Эльзи.

Он повернулся к окну.

– Вот именно, – сказал он меланхолично, – я еще молод...

Наступило молчание, потом он заговорил снова:

– А что вы будете делать после войны, Ланг? Надо надеяться, лагеря не всегда будут.

– Я хочу попросить у рейха клочок земли где‑нибудь на востоке.

– Мой муж, – сказала Эльзи, – был фермером полковника барона фон Иезерица в Померании. Мы обрабатывали небольшой клочок земли и занимались коневодством.

– Вот как! – сказал Кельнер, вынимая монокль и кидая на меня многозначительный взгляд. – Сельское хозяйство! Коневодство! Вы мастер на все руки, Ланг.

Он повернулся к окну, и мы снова увидели его строгий, благородный профиль.

– Это очень хорошо, – с важностью сказал он, – это очень хорошо, Ланг. Рейху будут нужны колонисты, когда славяне... – он усмехнулся, – исчезнут. Вы будете... как это выразился рейхсфюрер... образцовым немецким пионером в восточных провинциях. Впрочем, – добавил он, – если не ошибаюсь, он сказал это именно о вас.

– Правда? – с заблестевшими глазами спросила Эльзи. – Он так сказал о моем муже?

– Да, сударыня, – любезно подтвердил Кельнер. – Помнится, речь шла именно о вашем муже. Теперь я даже уверен, что о нем. Рейхсфюрер – хороший судья.

– О! – воскликнула Эльзи. – Я очень рада за Рудольфа! Он так много работает и такой добросовестный во всем!

– Полно, Эльзи! – заметил я.

Кельнер засмеялся, с умилением взглянул на нас и поднял к небу свои холеные руки.

– Как приятно снова очутиться в настоящей немецкой семье, сударыня. – И меланхолично добавил: – Сам я холостяк, не было, так сказать, призвания, но в Берлине у меня женатые друзья. Совершенно очаровательные...

Он оборвал себя на полуслове. Мы встали из‑за стола и перешли в гостиную пить кофе. Это был настоящей кофе, полученный Хагеманом из Франции. Он дал один пакет Эльзи.

– Поразительно! – воскликнул Кельнер. – Вы здесь, в Освенциме, неплохо живете, как сыр в масле катаетесь. Жизнь в лагерях имеет и свои положительные стороны... Если бы только здесь не было... – он брезгливо поморщился, – всех этих уродств.