Он обрисовал в воздухе двумя руками форму рюмки. Никто не реагировал на его рассказ, и он смущенно продолжал:

– Замечательный город Париж, сударыня. Должен признаться... – он усмехнулся, – что я иногда завидую господину Абецу...

Он поговорил еще несколько минут о «Максиме» и Париже, затем встал и откланялся. Я заметил, что он даже не допил свой коньяк. Мы оставили Эльзи в гостиной, я вышел вместе с Кельнером и усадил его в машину.

Машина тронулась, и я пожалел, что не захватил фуражку – я бы тоже уехал.

Медленно поднявшись на крыльцо, я толкнул входную дверь и бесшумно прошел в коридор. С удивлением я заметил, что фуражки моей на столике нет.

Я открыл дверь кабинета и, пораженный, остановился. Эльзи стояла в кабинете, опираясь на спинку стула, прямая, бледная. Я машинально затворил за собой дверь и осмотрелся. Фуражка моя лежала на столе.

Прошла почти минута, я взял фуражку и повернулся к двери.

– Рудольф, – сказала Эльзи.

Я обернулся к ней – взгляд ее испугал меня.

– Так вот чем ты занимаешься!

Я отвернулся.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Я хотел уйти и на этом оборвать разговор, но остался, застыл на месте, словно парализованный. Я не смел даже взглянуть на нее.

– Так значит, – проговорила она тихим голосом, – ты их отравляешь!.. И этот отвратительный запах – это они!

Я открыл рот, но не смог выдавить из себя ни слова.

– А эти трубы! – продолжала она. – Теперь мне все ясно.

Не подымая глаз, я сказал:

– Разумеется, мы сжигаем мертвецов. В Германии всегда сжигали трупы, ты хорошо это знаешь. Наконец, это просто гигиенично. Что же тут возражать... Тем более во время эпидемий.

– Лжешь! Ты отравляешь их! – крикнула она.

Я удивленно поднял голову.

– Я лгу? Эльзи! Как ты можешь?

Не слушая меня, она продолжала:

– Мужчин, женщин, детей... всех без разбору... Голыми... И дети, словно маленькие обезьянки...

Я выпрямился.

– Не понимаю, что ты тут несешь!

Я с трудом заставил себя двинуться, повернулся, сделал шаг к двери, но Эльзи с поразительной живостью опередила меня и загородила дорогу.

– Ты! – воскликнула она. – Ты!

Она вся дрожала. Ее широко раскрытые сверкающие глаза впились в меня.

– Ты думаешь, мне это нравится?.. – крикнул я.

И в тот же миг стыд волной захлестнул меня – я предал рейхсфюрера, открыл жене государственную тайну.

– Значит, это правда! – крикнула Эльзи. – Ты убиваешь их! – И с воплем она повторила: – Ты их убиваешь!

С быстротой молнии я схватил ее за плечи и зажал рот ладонью:

– Тише, Эльзи! Прошу тебя, тише!

Она заморгала, высвободилась, и я отнял руку. Мы замерли на минуту, настороженно ловя каждый звук в доме. Мы стояли неподвижно, безмолвно, как соучастники.

– Мне кажется, фрау Мюллер вышла, – тихо проговорила Эльзи своим обычным голосом.

– А служанка?

– Она в подвале, стирает белье. А дети спят после обеда.

Еще минуту мы молча прислушивались, потом она повернула голову, посмотрела на меня и вдруг словно вспомнила, кто я. Лицо ее снова выразило отвращение. Она прислонилась спиной к двери. Ценой огромного усилия я произнес:

– Послушай, Эльзи. Ты должна понять. Это только нетрудоспособных. У нас не хватает для всех пищи. Гораздо лучше для них...

Ее жесткие, непреклонные глаза не отрываясь смотрели на меня. Я продолжал:

– ...Что с ними так поступают... чем предоставить им умирать с голоду.