– Я проверил информацию по Хамару, – сказал Викен довольно нахально. – Похоже, он действительно провел день там. Продолжим с ним завтра. Я попросил его переночевать сегодня в гостинице. Здесь ему спокойствие не светит.

– В гостинице тоже, – прокомментировал Роар, кивнув в сторону входной двери. – Акулы ждут корма.

Викен скорчил гримасу:

– Добро пожаловать.

Тщедушная фигурка Лёккему проскользнула в коридор, они услышали, как защелкнулась дверь.

– Несчастный случай или самоубийство, – подытожил Роар.

– Или кто‑то здесь был и помог ему, – прервал его Викен. – По сведениям сожителя, Лёккему, у Бергера кто‑то был в гостях весь вечер. Он показал мне сообщение, подтверждающее это. Получено за пару часов до его возвращения.

Из машины Роар успел позвонить в студию в Нюдалене.

– Бергер послал письмо своему продюсеру за полчаса до того, как его обнаружили, – сообщил он. – В этом письме он просил зачитать обращение по телевизору. – Он достал блокнот и прочитал: – «Я уехал и больше не вернусь. Сожаления бесполезны, прощение бессмысленно. Точка есть точка. После нее – ничего».

– Это все? – Викен проявил меньше интереса, чем рассчитывал Роар.

– Письмо отправлено также в центральные газеты и на Центральный канал. Его можно расценить как форму признания. Он же планировал разоблачение перед включенной камерой.

– И ты думаешь, целью было это письмо? – проворчал Викен. – Этот человек жил за счет внимания и вдруг решил закончить свои шоу какой‑то писулькой, да еще зачитанной другими? – Он покачал головой. – Редакторы студии должны знать предполагаемое содержание сегодняшней передачи.

– Там нам не очень‑то помогут, – ответил Роар. – На передачу пригласили пару гостей, но всем остальным распоряжался Бергер. Он обожал импровизировать и не позволял другим заранее что‑то за него решать. Правда, продюсер признается, что Бергер собирался говорить о собственной смерти.

Викен встал.

– Тому, кто пытается убедить меня, что мы наблюдаем самоубийство раскаявшегося убийцы, придется серьезно потрудиться, – сказал он твердо. – Займись соседями – и здесь, и в соседних подъездах. Были ли у Бергера гости, видел ли кто‑нибудь входящих и выходящих.

Он уже собирался уйти, но передумал, прикрыл дверь.

– И еще, – сказал он, глядя прямо в лицо Роару. – Я не лезу в твои дела в неслужебное время.

Роар покосился на него, опустил глаза.

– С кем ты проводишь время – дело личное. Но пока мы работаем в команде, мы зависим от взаимного доверия, это ты отлично знаешь.

Роар мог сделать вид, что не понимает, куда метит Викен. Но вдруг он почувствовал злость, какой давно не испытывал. Открой он сейчас рот, он выплеснул бы ее прямо в лицо инспектору. Он предпочел промолчать.

– Когда ты сообщаешь мне, с кем говорил и от кого получил информацию, это должно соответствовать действительности. Если я не могу принять ее как данность, это бесполезно.

Викен вышел, закрыв за собой дверь и предоставив Роару гадать, что же именно бесполезно.

Соседи не особенно помогли. Пожилая дама этажом выше выпускала кошку, и ей показалось, что хлопнула дверь. Времени было около половины восьмого, что соответствовало показаниям Одда Лёккему о времени его возвращения. Вполне ожидаемо, что у соседей Бергера многое накопилось на сердце. Эти мнения порадовали бы редактора отдела читательской почты в газете, но для следствия не имели никакой ценности.

Около половины одиннадцатого Роар закончил. Он не стал возвращаться в квартиру Бергера, не хотел встречаться с Дженнифер, которая наверняка там еще работала.