– Ах да! После зубного я заглянула в нотный магазин. Нужно было забрать заказ: сонату номер пять Боккерини и одну вещицу Оффенбаха. Лично я всегда считала, что Оффенбах в сочинениях для виолончели такой же гений, как Лист в своих композициях для фортепиано. Вам так не кажется? – с обаятельной улыбкой вопросила мисс Каттл, обращаясь к коронеру, у которого от удивления подскочили на носу полукружья очков. Дама меж тем продолжала: – Затем я купила огурец и булочку с кремом и перекусила, сидя у реки. Приехала обратно без четверти два и нашла беднягу Джима мертвым. Остальное вы уже знаете.

На вопрос, прикасалась ли она к телу, мисс Каттл ответила отрицательно:

– Мне сразу стало ясно, что он уже отбыл в астрал.

– Да да, разумеется, – отозвался дознаватель, поспешно делая глоток воды и отчаянно желая, чтобы в этот момент у него в стакане оказалось что нибудь более эффективно действующее в таких случаях.

Далее мисс Каттл объяснила, что, насколько ей известно, в то время в доме никого не было. Все начали возвращаться ближе к пяти. На вопрос, есть ли у нее какие либо соображения, которые могли бы помочь следствию, она сказала, что, пожалуй, да:

– Кто то просил позвать его к телефону почти сразу после того, как я вернулась домой. Это было очень странно: Джим не поддерживал с внешним миром почти никаких связей. Бедняга был очень замкнутым, необщительным человеком.

Получив разрешение сесть, мисс Каттл отправилась на свое место в безмятежном неведении по поводу того, что упомянутые ею огурец и магический прутик слегка затмили благоприятное впечатление, которое она вначале произвела на публику своими шелками и хорошо поставленным, с властными интонациями голосом.

За свидетелем, первым увидевшим Джеймса Картера мертвым, были вызваны те двое, которые последними видели его живым. Небольшого роста мужчина с бородкой, похожей на обрезанную до приемлемых размеров красную лопатку, назвавшийся Арно Гибсом, объяснил, что покинул дом в одиннадцать тридцать, чтобы отвезти Учителя и Тима…

– Попрошу вас указать точные имена, – прервал его секретарь.

– Извините, – сказал человек с бородкой. – Мистера Крейги и мистера Райли. Я собирался отвезти их в фургоне в Каустон. Когда мы отъезжали, Джим поливал цветы на террасе. По моему, он был в хорошем настроении. Сказал, что собирается принести из теплицы помидоры и приготовить себе на ланч томатный суп. Была его очередь доить Калипсо, и поэтому он не успел в тот день к завтраку.

Недоуменное перешептывание в зале по поводу того, кто такая Калипсо, после сурового реприманда быстро стихло. Следующий вопрос, заданный господину Гибсу, касался образа жизни и привычек умершего. Тот ответствовал, что в общине алкоголь не употребляли, хотя на крайний случай в шкафчике с лекарствами стояла бутылка бренди. И что, когда они уезжали, мистер Картер был абсолютно трезв.

Далее был вызван Тимоти Райли, но тут к коронеру торопливо приблизился секретарь и что то зашептал ему. Дознаватель недовольно нахмурился, затем кивнул, пошелестел бумагами и вызвал мистера Крейги. К тому времени в зале уже сделалось нестерпимо душно. По лицам сидевших струился пот, на рубашках и платьях проступили влажные пятна. Лопасти древнего вентилятора натужно поскрипывали, гоняя жаркий воздух. Несколько больших синих мух с громким жужжанием бились об оконные стекла. Однако человек, вызванный в качестве свидетеля, казалось, никакой жары не ощущал. Он был одет в светлый шелковый костюм. Его белые – не седые, не желтые, но абсолютно белые волосы, перехваченные резинкой, – спускались ниже плеч.

Все расслышали громкий шепот миссис Балстрод, заметившей, что белые волосы часто создают обманчивое впечатление. Действительно, глаза у мужчины не слезились, не были мутными, а наоборот, отличались яркостью и прямо таки небесной голубизной, а лицо было гладким и почти без морщин.