Генриетта сказала беспечно:

— Славный кусок грушевого дерева.

Она поднялась с колен, кинула свою большую хозяйственную сумку и меха на диван, а два коробка спичек забросила на стол.

Мэдж поразило выражение ее лица — неожиданно и совершенно беспричинно ликующее.

— А теперь — чай, — сказала Генриетта, и в ее голосе было то же горячее торжество, какое Мэдж уже уловила на ее лице.

Это резануло почти как фальшивая нота — но она тут же потонула в потоке мыслей, вызванных видом двух спичечных коробков.

— Ты помнишь, Вероника Крей взяла такие спички с собой?

— Когда Люси упорно всучила ей полдюжины — и никак не менее? Да.

— А кто-нибудь выяснял: не было ли у нее в это время дома предостаточно спичек?

— Надеюсь, полиция выясняла. Они очень дотошны.

Победоносная улыбка коснулась губ Генриетты. Мэдж ощутила недоумение и уже почти неприязнь. «Могла ли Генриетта действительно любить Джона, — подумала она. — Могла ли? Наверное, нет».

И слабая дрожь безнадежности пронзила ее, когда она осознала: Эдварду не придется ждать долго. Но как неблагородно с ее стороны — не вложить в эту мысль сердечности. Она ведь хочет, чтобы Эдвард был счастлив, не так ли? А он не будет счастлив, если достанемся ей. Для Эдварда она всегда только «маленькая Мэдж». Ничего более. Никогда ей не быть любимой им женщиной.

Эдвард, увы, из числа постоянных. Ну, а постоянные в конце концов обыкновенно добиваются желаемого.

Эдвард и Генриетта в Айнсвике — что ж, самый подходящий конец всей этой истории. Пожизненно счастливые Эдвард с Генриеттой. Она могла себе это представить очень ясно.

— Мужайся, — прервала ее мысли Генриетта. — Не дай этому убийству сбросить тебя с рельсов. Может, нам выйти попозже и перекусить где-нибудь вместе?

Но Мэдж быстро ответила, что ей надо вернуться к себе. У нее есть дела — надо писать письма. Собственно, вот только допьет чашку и пойдет.

— Ладно. Я подвезу тебя.

— Я могу на такси.

— Ерунда. Надо использовать машину, раз она есть.

Они вышли на сырой вечерний воздух. Когда они доехали до конца Мьюза, Генриетта показала на автомобиль у обочины.

— «Вентнор-10». Наша тень. Вот посмотришь, он поедет следом.

— Как это все ужасно.

— Ты находишь? А мне, ей-богу, все равно.

Отвезя Мэдж домой, Генриетта вернулась в Мьюз и загнала машину в гараж, после чего снова вошла в студию. Несколько минут она стояла, рассеянно барабаня пальцами по каминной полке. Потом она вздохнула и прошептала себе:

— Ну, за дело. Лучше не терять времени.

Она сняла твидовый костюм и облачилась в халат.

Полутора часами позже она отступила, чтобы взглянуть на дело рук своих. На ее щеках были пятна глины, волосы растрепались, но она с одобрением кивнула изваянию на подставке. Это было грубое подобие лошади. Глина образовывала крупные неправильные комья. От такой лошади у кавалерийского полковника случился бы удар, так мало она была похожа на лошадь из плоти и крови, когда-либо рожденную кобылицей. Она вызвала бы страдания и у ирландских охотников — предков Генриетты. Тем не менее это была лошадь. Лошадь чьего-то изощренного воображения.

Генриетта попыталась представить, что бы подумал, если бы увидел такого скакуна, инспектор Грейндж, и губы ее растянулись в улыбке — так легко она представила себе выражение его лица.

Глава 24

Эдвард Энгкетл нерешительно стоял среди пешеходного водоворота Шафтсбери-авеню. Он собирался с духом, чтобы войти в заведение, украшенное золотыми буквами «Мадам Элфредж».