Это был пузатый револьвер с коротким стволом. Пощупав пальцем дуло, Фрейзер решил, что это тридцать восьмой, что было даже лучше, чем он ожидал. Он думал найти тридцать второй пистолет. Фрейзер поднялся, положил оружие в один карман, патроны в другой. Пригнуться еще раз его заставил грузовик, грузно кативший навстречу рассвету.

Он выбрался через кухню, закрыл дверь, отнес ключ девушке. Когда входил, дверь снова громко заскрипела.

— Кто здесь?

— Это я, Стэн, киса. Я иду к себе. Уже почти рассвело.

— А-а-а… Так мы едем сегодня, дорогой?

— Конечно.

— М-м-м. Хорошо. Я ужасно рада.

И она снова заснула.

Вернувшись к себе, он закрылся в крошечной ванной и вы тащил револьвер. Это был кольт — помятый, страшный и допотопный, из которого давно никто не стрелял. Он был как раз по его руке. Барабан полон, а в коробке еще девятнадцать патронов. Фрейзер ссыпал патроны в левый карман пиджака, а картонную коробку, разодрав на мелкие клочки, отправил в унитаз.

Потом разделся, свалил шмотки в угол, револьвер швырнул сверху и залез в жестяной душ. После девушки он чувствовал себя таким грязным, будто не мылся года два.

Донна освободилась в одиннадцать часов. Они уселись на ступеньку ее темной будки с двумя упаковками пива по шесть банок в каждой и штопором.

Он сообщил ей деловым тоном:

— У меня есть четыре сотни баксов. Я выкуплю Миранду, и мы поедем на ней вместе. Ты сказала, что Джой нашла для тебя работу в Лас-Вегасе. Это хорошо. Мы подсчитаем дорожные расходы, а потом ты отдашь мне долг из своей зарплаты. Идет?

Она поломалась только для виду. Чокнувшись с ним жестяной банкой, сказала:

— Стэн, это здорово! Представляю, какая у него будет рожа, когда он узнает, что я уезжаю!

— Значит, завтра утром — в дорогу?

— Почему бы и нет? Я могу собраться за десять минут.

— Договорились, Донна.

— Мы едем в Лас-Вегас.

Он облокотился о порог и стал щекотать ее голую руку. Она захихикала и отодвинулась.

— Стэн, не забывай, что мы с тобой партнеры по бизнесу.

Он проявил настойчивость. Добрых десять минут прошло, прежде чем он наконец обнял ее, впился в ее губы, а она крупно задрожала, с шумом дыша через нос. И еще двадцать минут, прежде чем они вломились в темную комнату, мешая друг другу, спотыкаясь, и повалились на продавленный матрас.

Акт любви нисколько не сделал ее ближе. Фрейзер был далеко от нее, парил над ней, холодный, равнодушный, жестокий, презирая ее и презирая то, что она сделала с его телом. По-другому у него не бывало. Ему казалось, что близость с женщиной оскверняет его одиночество, что это недостойная его слабость, уступка животному инстинкту. И все же это было необходимо. Ибо, только внушив ей слепую, глупую веру, лишь убедив в том, что белое — это черное, а черное — это белое, он мог ее употребить.

Теперь Фрейзер яростно драил свое тело, оттирал прилипшую грязь. Сполоснувшись напоследок ледяной водой, насухо вытерся, подобрал револьвер, выключил свет и в темноте ощупью добрался до кровати.

Револьвер Фрейзер сунул под матрас. Ему хотелось убить ее. Это будет его первая незаконная жертва. Остальных он убивал на законных основаниях. Он представил себе, как это будет. Он свернет на проселочную дорогу где-нибудь среди холмов, приставит дуло к ее животу и спустит курок, глядя ей в лицо. Он улыбнулся в темный потолок.

Джемисону снился голубой «кадиллак».