Глазами испросив разрешения у последнего, и, получив знак согласия в виде кивка, преисполненного глубоким презрением, Сергей подошел, хромая, опустился на корточки, прикурил сигарету, сунул ее мне в губы и участливо спросил, заглядывая в глаза.
– Дым из задницы не пойдет?
– Не должен... Я не затягиваюсь...
– Идите в штольню, если не хотите повиснуть рядом с ними, – сказал Доцент, обращаясь к Сергею и Бабеку.
Сергей пожал плечами, Бабек вздохнул. Они ушли.
Лейла, проводив их глазами, подбежала к Доценту, заговорила. Он, посмотрев, на часы, ответил ей короткой фразой и отвернулся. Девушка постояла со сжатыми кулачками за его спиной и направилась ко мне. Присев, поднесла к моим губам свою розовые пальчики, вынула и выбросила сигарету, утерла выступившие от дыма слезы.
– Ты не беспокойся за меня. Я люблю тебя. Не нервничай, пожалуйста. I am OK! Он сказал, что через час вас снимут. Я пойду готовить обед. Ты, наверное, есть хочешь...
– Конечно, хочу... Ты тоже... за меня не беспокойся. После Хушона здесь даже... несколько скучновато...
Пройдясь ладошкой по моему вспотевшему лбу, она поднялась, подошла к всхлипывающей Наташе, обняла ее за плечи, помогла встать. Вдвоем они направились к очагу, и скоро там загремела посуда.
Минут через десять Юрка пришел в себя и, напоказ зевая, сказал:
– А... ты... почему... не спишь? Солдат... спит, а служба идет...
Услышав его голос, или, скорее, почувствовав его желание видеть ее, Наташа бросилась к нему и, опустившись на колени, поцеловала в губы.
– Вот... это... другое дело. Так... жить можно. Ты приходи... ко мне почаще... И передачки... приноси. Булочки... послаще... Что... там... у нас на обед?
– Пока вот только это! – поцеловав, ответила Наташа.
– Слушай, Юр, хочешь... анекдот на злободневную тему? – завидуя Житнику, встрял я в идиллию. – Классный анекдот... Ухохочешься... Как-то поймал Заяц Лису на кладбище и к кресту потащил. “Ты что, косой, хочешь меня распять? – взволнованно спросила рыжая. “Нет, раз десять!” – ответил Заяц, деловито расстегивая ширинку...
Но Юрка не слышал, он опять “спал”.
Глазевшие на эту сцену подручные Доцента вдруг загалдели и побежали вниз. Через несколько минут они вернулись с караваном ишаков, груженных лесом и железом.
– Во, дают! – придя в себя, восхитился Житник. – За... три часа...туда – обратно. И ведь... все это... надо было собрать по дощечке... навьючить. Стахановцы, вашу мать!
– Торопятся... Непонятно.
– Надо делать... ноги, пока... непонятно. Как ты?
– Нормально...
– А я ног уже не чувствую. Ступни – как отрезало. И голова сейчас лопнет.
– Вряд ли... Она же чугунная.
– Довыпендриваешься...
– Уже похоже...
Я не договорил. По знаку Доцента к нам бросились люди, сняли со столбов, бросили на землю.
– Ну вот, “и как Христа, его сняли с креста”. Давай полежим, отдохнем; обедом, вроде, еще не пахнет, – проговорил я, повернув к Юрке гудящую голову. – Ты не злись на меня... Если бы я не уважал тебя, ну, некоторые твои качества, я бы в сторону твою и не посмотрел ...
– А мне твое уважение на хрен не нужно. Ты меня по-своему переделать хочешь, а я собой доволен. Понял? – тихо ответил он, отчужденно глядя в небесную синеву.
– Понял... Что доволен... Только не знаю почему...
– Слушай, Чернов... Давно хотел тебя спросить, как там твоя Ксения поживает?
– Да никак. |