В «предбаннике» операционной были две мойки. Питер приступил к обязательной восьмиминутной процедуре мытья рук, и цифровой таймер над мойкой стал отсчитывать время в обратном направлении.

Минут через пять прибыл сам доктор Мамиконян и начал мыть руки у соседней мойки. Серо‑стальные волосы и сухощавое удлиненное лицо делали его похожим больше на стареющего супермена, чем на хирурга.

– Вы кто? – спросил Мамиконян, не прерывая своего занятия.

– Питер Хобсон, сэр. Я аспирант, занимаюсь биомедицинской инженерией.

Мамиконян улыбнулся.

– Рад познакомиться, Питер. – Он все еще продолжал мыть руки. – Извините, что придется обойтись без рукопожатия. – На этот раз Питер удостоился усмешки великого человека. – Чем вы сегодня собираетесь заниматься?

– Ну, наша программа подготовки включает сорок часов работы с медицинской аппаратурой, как говорится, в реальных условиях, то есть в клинике. Профессор Кофакс – мой научный руководитель – договорился, что сегодня я займусь ЭКГ. – Он помолчал. – Если вы не против, сэр.

– Вот и отлично, – бодро произнес Мамиконян. – Смотрите и учитесь.

– Так я и сделаю, сэр.

Таймер над мойкой звякнул. С непривычки Питер чувствовал себя неловко: с рук капала вода, и ему отчаянно хотелось их вытереть. Он растерянно стоял, держа на весу мокрые ладони, пока к нему не подошла медсестра с полотенцем. Он взял его, вытер руки, а затем облачился в стерильный халат, который подала ему та же сестра.

– Размер перчаток? – спросила она.

– Седьмой.

Хрустнув пакетом, сестра достала оттуда тонкие резиновые перчатки и натянула их на растопыренные пальцы Питера.

Он вошел в операционную. Через стеклянный потолок с галереи для зрителей человек десять наблюдали за происходящим в операционной.

Тело Энцо лежало на операционном столе в центре помещения. Так было удобно наблюдать за подключенной к нему с помощью трубок аппаратурой: датчиком артериального давления, катетером, введенным в сердце для измерения кровенаполнения желудочка, аппаратом искусственного кровообращения. Молодая женщина явно азиатской наружности сидела на табуретке и внимательно следила за показаниями спирометра, датчика уровня углекислого газа и расходомера волюметрического перфузионного насоса.

До появления Питера эта женщина наблюдала также за электрокардиографом, укрепленным над головой Энцо. Питер сразу же занялся прибором: прежде всего подрегулировал контрастность и похолодел. Частота импульсов была в норме и не показывала признаков повреждения сердечной мышцы.

Парень юридически был признан мертвым, а его сердце работало как часы.

– Меня зовут Гуа, – приветливо сказала азиатка. – Вы здесь впервые?

Питер кивнул.

– Я уже присутствовал на нескольких операциях, но эта не идет ни в какое сравнение.

Хотя рот Гуа скрывала маска, по тонким лучикам морщинок, появившихся в уголках ее глаз, Питер заметил, что она улыбнулась.

– Ничего, со временем привыкнете. – Она старалась его успокоить.

На другом конце операционной светящаяся панель демонстрировала рентгеновский снимок грудной клетки Энцо. Легкие не съежились, поэтому большая часть снимка оставалась прозрачной. В центре четко вырисовывались очертания сердца – оно выглядело великолепно.

Вошел Мамиконян. Все сразу повернулись к нему – дирижеру их оркестра.

– Доброе утро! – Голос великого человека звучал вполне жизнерадостно. – Ну что, начнем? – Он подошел к операционному столу.