— И кого он оклеветал?

— Это она, — поправил Оливер. — Она оклеветала принцессу Гизелу Фельцбургскую.

Генри остановился как вкопанный и взглянул на сына.

— Ты, надеюсь, не взялся защищать графиню Зору?

Юрист тоже остановился.

— Взялся. Она уверена, что Гизела убила Фридриха и что это может быть доказано. — Говоря это, он почувствовал, что довольно сильно преувеличивает. Его клиентка была убеждена в том, что говорила, и приняла решение, но у него еще оставались сомнения.

Старший Рэтбоун стал очень, очень серьезен. Лоб его избороздили морщины.

— Надеюсь, ты поступаешь умно, Оливер… Может быть, расскажешь поподробнее, если это не требуется держать в тайне?

— Нет, совсем нет. Полагаю, ответчица даже хотела бы, чтобы об этом стало известно как можно шире.

Адвокат опять не спеша пошел по слегка поднимающейся дорожке к французским окнам и такой знакомой комнате со стульями около камина, картинами и полным книг шкафом.

Генри нахмурился.

— Но зачем? Наверное, ты знаешь все ее доводы? А если она не в себе, то это не служит оправданием для клеветы, не так ли?

Оливер с минуту глядел на него во все глаза, прежде чем уверился, что в замечании отца содержится довольно сдержанный, но весьма многозначительный юмор.

— Ну, разумеется, не служит, — согласился он. — И графиня не возьмет свое заявление обратно. Она убеждена, что это принцесса Гизела умертвила принца Фридриха, и не позволит, чтобы восторжествовало лицемерие и несправедливость. — Он перевел дух и добавил: — И я тоже этого не позволю.

Отец и сын поднялись по ступенькам и вошли в дом. Двери они не закрыли — вечер был все еще теплым, а воздух благоухал ароматом цветов.

— Это она тебе обо всем рассказала? — спросил Генри, подходя к двери холла. Открыв ее, он сообщил дворецкому, что гость останется обедать.

— А ты сомневаешься? — Оливер с удобством устроился у камина.

Хозяин дома подошел поближе и тоже уселся в самое удобное кресло, положив ногу на ногу, но эта поза не сняла его напряжения.

— А что тебе известно, например, о ее отношениях с принцем Фридрихом до того, как он женился на Гизеле? — спросил старший Рэтбоун, серьезно и даже мрачно глядя на сына.

Оливер и сам уже думал об этом, и Зору вряд ли больно задел бы такой вопрос — она отнеслась бы к нему как к практической неизбежности, к которой надо быть готовой.

— Ее чувство к нему не кажется личным. Кроме того, она совсем не относится к тому типу женщин, которые согласны считаться с правилами королевского этикета. Она свободна и слишком страстно любит жизнь, чтобы… — Юрист запнулся, ощущая на себе проницательный взгляд отца, от которого не могли укрыться его собственные эмоции.

— Возможно, и так, — ответил Генри задумчиво и еще более встревоженно, — но нет ничего невероятного в неприязни к человеку, что-то у тебя отнявшему, даже если тебе и не особенно хотелось обладать этим самому.

На лице Оливера отразились сомнения.

— Ради бога! — наклонился вперед его отец. — Подумай, сколько на свете знакомых мужчин, которые не очень любят своих жен, но впали бы в ярость, если б жена предпочла другого мужчину?

— Но это же совершенно иное дело! — немедленно возразил Рэтбоун-младший. — Тут возникает проблема предательства, и в худшем, самом непривлекательном аспекте, — прав собственности.

— А разве не может быть так, что графиня Зора имела определенное положение, как любовница кронпринца, которое она потеряла, когда он женился на обожаемой женщине и отправился из-за этого в изгнание? — спросил Генри.