Изменить размер шрифта - +

— Но у нее самой не было желания выйти за него замуж, — с абсолютной убежденностью ответил Оливер. — Если б ты познакомился с нею, то так же уверился бы в этом, как и я. Она — самое непоседливое и своеобразное создание, она совершенно никогда не хотела стать герцогиней и не могла представить себя в роли возможной кандидатки на это место. Сама мысль о таком вызвала бы у нее отвращение.

— Вот уж действительно… — недоверчиво покачал головой хозяин дома.

Сын наклонился к нему и заговорил с необычной настойчивостью:

— Я могу поверить, что она могла быть его любовницей и ей могла не нравиться любая заместительница, — откровенно признался он, — но она не такой человек, чтобы даром тратить двенадцать лет, горюя об утрате. В ней слишком много жизненной силы и страстности, чтобы попусту растрачивать энергию на ненужное чувство.

Генри улыбнулся, но тем не менее взгляд его был серьезен и полон тревоги.

— Значит, ты ее очень хорошо знаешь, эту графиню фон Рюстов?

Юрист почувствовал, как у него вспыхнули щеки.

— Я уже научился правильно судить о человеческих характерах, отец. Это часть моей профессии, во многом объясняющая успешность моей карьеры.

— Не считай себя непогрешимым судьей, Оливер, — ласково сказал старший Рэтбоун. — Если начинаешь излишне верить в свое мастерство, значит, ты особенно уязвим. Не сомневаюсь, что графиня — необыкновенная женщина, ведь обычная не решилась бы бросить такое обвинение самой романтической героине Европы. — Он положил руки на подлокотники, сцепив пальцы перед собой. — Как она может доказать справедливость своего обвинения? Наверное, оно недостаточно доказательно, чтобы обратиться в полицию, ведь иначе она именно так и поступила бы. И необходимость доказывать отягощает ее, а не принцессу Гизелу.

— Знаю! — ответил Оливер с некоторым раздражением. Он прекрасно понимал, что слова отца продиктованы его заботой о нем, но у него появилось такое ощущение, словно он перенесся в годы юности с сопутствующими им уязвимостью и неуверенностью в себе. — Я очень хорошо знаю о требованиях, налагаемых законом.

Он говорил сварливым голосом и понимал это.

— Но у нас есть какое-то время до начала судебного процесса, — добавил младший Рэтбоун. — А до этого я еще многое успею. Я отряжу на расследование Монка — если кто может добыть доказательства, то это, конечно, он.

У Генри был все такой же озабоченный вид.

— А если ты получишь доказательства, ты представляешь, чем все это может кончиться? Немало из того, что ты обнаружишь, обязательно поставит в неловкое положение многих людей, а некоторые из них очень могущественны.

— Ты предлагаешь, чтобы я не докапывался до истины, потому что это может поставить кого-то в неловкое положение? — спросил Оливер, широко раскрыв глаза. — Как это на тебя не похоже!

Отец ответил ему холодным взглядом. Адвокат почувствовал, что краснеет, но глаз не отвел.

— Не прибегай к софистике, Оливер, — устало сказал Генри. — Это недостойно тебя и, я надеюсь, недостойно нашего взаимного уважения. Ты прекрасно знаешь, что я не это имею в виду. Ты говоришь об истине, словно это нечто абсолютно цельное и неоспоримое. Такое, что ты можешь найти и объяснить, а затем представить в суд в интересах справедливости. Но это же наивно — как, я уверен, тебе известно, если ты будешь немного честнее с самим собой. Ты установишь некоторые аспекты истины, некоторые достоверные факты, но каковы они по отношению к картине в целом, ты можешь никогда не узнать. Не можешь ты и предугадать, как отнесутся к истине другие люди, даже если они поверят в то, во что им не хочется верить, — хотя бы потому, что они узнают нечто невыгодное о самих себе или о тех, кем они хотят восхищаться и кому доверяют.

Быстрый переход